— Сэмми никогда не делал угрей. — Она хмурится. — У его были только пироги с картошкой, отбивные с картошкой, колбасы с картошкой. Лавка с угрями — это у Тэфлера, рядом. Мне у его никогда не ндравилось. А вы тшто делали в Ист-Энде, проф? Механикой занимались?
— Мой дядя интересовался мальчиками-сиротами.
Эсме, пожевывая соломку, непонимающе смотрит на берег, полускрытый пальмами. Мысленно она до сих пор пребывает в каком-то городском раю. Миссис Корнелиус справляется о знакомых, работавших в доках, но профессор качает высоко поднятой головой:
— Я не возвращался в Англию с довоенных времен, сага madonna
[460]. Я даже не думаю, что есть из-за чего туда возвращаться. А вы как полагаете? Социалисты предают империю! Ирландия — это первый шаг.
— Ну, везде есть взлеты и падения, проф. — Миссис Корнелиус уже позабыла о своем недовольстве. Хотя еще рано, она потягивает джин. — Одна дверь закрывается, другая открывается. Тшто-то теряешь, тшто-то приобретаешь. Такова жизнь. — Она разводит руками.
— Я полагаю, что до войны существовали определенные стандарты и стоит их придерживаться, — почти злобно отвечает Квелч — словно Лютер, призывающий доброго Immaneus
[461] на блудницу вавилонскую.
Но миссис Корнелиус с ним соглашается.
— Мир, однако ж, меняется, перфессор, и лутше меняться вместе с им. Все протшие варианты — просто безумие, не думаете? Я не против опять взглянуть, как там все. — Она ностальгически вспоминает о Лондоне, потому что нашла старые номера «Татлера» и «Плей пикториал»
[462] в небольшой нише, служившей нам библиотекой и рабочим кабинетом. Миссис Корнелиус похожа на перелетную птицу, которая в определенное время чувствует инстинктивное стремление вернуться на родную территорию. — И тут встретша со старым майором Наем, со всеми его новостями. Я, знаете, потшти прослезилась.
Она в первый раз упомянула о вечере, который провела с майором накануне отъезда из Каира. Очевидно, он попросил ее ничего не говорить, и я уважал ее молчание.
— Най прибывает в Луксор? — Профессор Квелч настораживается. Моя дорогая леди? Это же парень из полиции?
— Не боитесь, проф. Он не явится, тштоб забрать вас домой. Социалисты не притшинят вам вреда. Он тут не из-за дури. — Она гладит Квелча по желтой щеке. — Костюмтшик-то пока не выбрали?
Назавтра был день рождения Симэна. Уступив общему требованию, швед разрешил нам использовать часть реквизита. Основные костюмы, предназначенные для ведущих актеров, остались неприкосновенными, но было много нарядов невольников и солдат — в них мы хотели облачить местных жителей, как только примемся за работу в Карнаке. В первой сцене нашего фильма древний город должен был ожить. Али-паша Хамса порекомендовал семейство опытных гипсолитейщиков, которые могли в точности воссоздать памятники Египта времен Рамессидов. Эта усталая земля руин снова расцветет. Так мы воздадим должное древнейшим архитекторам. Как удивятся местные жители, столкнувшись с собственным прошлым, которое возродится вновь! Но что они почувствуют — гордость или стыд?
Эсме пришла в восторг, увидев немногочисленные кадры, в которых она появлялась. Она призналась, что просто влюбилась в себя. Мы посмеялись над этим.
— Теперь у нас есть еще кое-что общее, — сказал я.
Сэр Рэнальф Ститон оборудовал корабль темной комнатой и смотровым залом; проектор уже установили, в запасе имелось даже несколько фильмов. Я кое-что посмотрел. Это были ленты третьего сорта, явно британские или местные, в которых герои часто лишались одежды. Мне никогда не нравился Чаплин, не говоря уже об этих ужасно снятых имитациях, но другие мужчины, казалось, наслаждались ими. Я не удивился. Почти все они были обычными крестьянами — или детьми крестьян — из неразвитых европейских стран. Для них воплощением утонченного юмора стало бы дерьмо на цилиндре. Сегодня они превратились бы в прекрасных зрителей для комедийных вестернов Энди Вархуна
[463] — вроде того, который мне пришлось посмотреть в «Эссольдо» на минувшей неделе. «Тарк» в Уайтхолле
[464] — такое же ярмарочное развлечение. Миссис Корнелиус все это нравилось. Я указал на остальных зрителей и прошептал, что вижу соломинки в их волосах. Мы как будто стояли на деревенском рынке, глядя, как один бродяга-крестьянин лупит другого надутым свиным пузырем. Британцы умеют делать все банальное и вульгарное солидным и представительным. Вот в чем секрет британского телевидения, вот почему Бенни Хилла
[465] смотрят во всем мире. Величайший триумф британского мещанства случился, когда на Би-би-си наконец отыскали наименьший общий знаменатель и назвали его искусством. Пи Джей Проби
[466] решил лишь часть уравнения, выставив задницу на потеху подросткам. Никто бы не огорчился, если б он носил собачий ошейник и пенсне. Через несколько лет он стал бы рыцарем, как Аттенборо
[467]. Я видел разных карьеристов. В большевистской России, в Париже, в литературных и научных обществах, в фашистской Италии и социалистической Великобритании, в Берлине и в Голливуде — везде они добивались успеха примерно одинаково. Я хорошо изучил их приемы. Однако гордость не позволяет мне использовать подобные методы. Полагаю, что я остался идеалистом.
Женщины признают это. Вот почему некоторые из них считают меня опасным. Даже Эсме не раз говорила подобное, и миссис Корнелиус подтвердила мнение моей девочки. «Если б ты не был так глуп, ты был бы опасен». Она имела в виду, что причиной моих неудач зачастую становилась моя доброта. Миссис Корнелиус высоко ценила мои интеллектуальные способности.
