В свой день рождения Симэн вышел к ланчу, когда наша небольшая группа уже собралась в баре — пропеть подходящую английскую песенку и настоять на том, чтобы режиссер выпил особый коктейль, который заказала миссис Корнелиус. Он сразу же обрадовался нашему обществу, а мы, для разнообразия, радовались ему. Я мало что запомнил, за исключением того, что в какой-то момент поддался эмоциям и расплакался. Профессор Квелч и миссис Корнелиус помогли мне вернуться в каюту, и я спал до тех пор, пока Квелч, намазавший открытые части тела смесью марса черного
[475] и сливочного масла, не разбудил меня, сообщив, что уже больше семи часов, а вечеринка должна начаться в восемь. Немного кокаина — и я вернулся к жизни, а после прохладного душа я был готов облачиться в простую джеллабу и бурнус, а также приклеить фальшивые бакенбарды гуммиарабиком. Когда я вышел в коридор, один из наших нубийцев заметил меня и заговорил на своем языке. Я попросил его перевести фразу, он рассмеялся и извинился. Нубиец сказал, что принял меня за одного из варваров-ваххабитов. «Я думал, нас захватили, эфенди». Я был еще немного не в себе после коктейлей, но это небольшое происшествие помогло мне восстановить силы — на палубу я вышел в наилучшем расположении духа. Словно молчаливые заговорщики, мы собрались у маленького стола, на котором стоял огромный пирог с глазурью, сверкавший свечами. Не знаю, как им удалось заставить повара испечь и так разукрасить кулинарное произведение искусства! И хотя сам пирог был чрезмерно сладким, а в глазурном буйстве смешались и местные орнаменты, и египетские и английские слова с буквами, Симэна по-настоящему взволновало такое проявление заботы, и он расплакался, поднимая нож.
Эсме казалась ожившей грезой в своих шароварах и легких шелках; при каждом ее движении раздавался восхитительный нежный звук, и не вызывало сомнений, что наши нубийцы охвачены не похотью, а истинным обожанием. Она была маленькой богиней рядом с великолепной царицей — миссис Корнелиус. Обе они надели экстравагантные головные уборы из павлиньих перьев, по крайней мере на фут выше, чем у Полы Негри
[476]. Перья покачивались, изгибаясь под странными углами, когда женщины танцевали под музыку, доносившуюся из портативного проигрывателя О. К. Радонича. Дам было слишком мало, и мы согласились, что каждый мужчина должен потанцевать с ними по очереди. Если кому-то не терпится, заявили все, то он может пригласить Грэйса и тоже сделать пару пируэтов на палубе. Со временем многие заскучали, и Грэйс редко оставался без партнеров, хотя он уже изрядно выпил. Профессор Квелч, героически воздерживавшийся от спиртного, увлекся своей ролью и не отходил от Эсме, обещая ей «самую прекрасную гробницу в Египте», если она подарит ему хоть один поцелуй. Эсме сочла его забавным. Она с удовольствием подарит ему поцелуй у гробницы. Думаю, именно Эсме первой увидела огни Луксора — россыпь электрических и масляных ламп, рассеивавших тьму впереди. Профессор Квелч отвел взгляд от ее крошечной груди и облизал губы, тяжело вздохнув.
— Несомненно. Это — Луксор. — Он выпрямился, чтобы взять у одного из наших мальчиков стакан «Виши» и кусок пирога. — Вы и отсюда можете ощутить запах сточных вод.
Потом профессор встал, приподнял бумажный парик, прощаясь с Эсме, и скрылся вместе с мальчиком в тени.
Я мог почувствовать только аромат жасмина. Стоя под тентом, у фортепьяно, Вольф Симэн начал наигрывать какую-то занудную скандинавскую польку, скорбно напевая слова на своем родном языке Шри Гарольду Крэмпу. Время от времени он бросал мрачные взгляды на миссис Корнелиус, которая сначала последовала за Малкольмом Квелчем и мальчиком на нижнюю палубу, а потом вернулась, усмехаясь себе под нос. Грэйс, измученный волнением и алкоголем, склонился над поручнем — его рвало; О. К. Радонич вальсировал с нашим капитаном, Юссефом эль-Шаркией, пьяным толстяком, который держал в одной руке сигару, а в другой — стакан виски. Наш Харон надел выцветшую синюю джеллабу, грязный белый тюрбан и сандалии из шинной резины, а на губах египтянина виднелись вечные пятна: он ел слишком много орехов. За несколько дней до того капитан, будучи в превосходном настроении, обратился ко мне с неким таинственным предложением. Когда стало ясно, что я его не понимаю, разъяренный моряк удалился; после этого он говорил со мной только в самых официальных выражениях, а беседуя с другими членами группы, сально улыбался. Я полагаю, что он как-то потерял лицо, обратившись ко мне, и очень смутился. Однако я не имел ни малейшего представления, в чем тут дело. Усевшись ненадолго на стул у фальшборта, я увидел, что капитан Юссеф бросает на миссис Корнелиус исключительно пылкие взгляды; будь я немного потрезвее — непременно предостерег бы его. Я уже знал, что подобные мужчины часто хотели заполучить прекрасных европейских женщин, но члены нашей команды в своих фантазиях были осторожны. Обычная сдержанность капитана исчезла, когда Юссеф попробовал раньше неведомый ему алкоголь, — и теперь он не мог скрыть свою отвратительную похоть. Скоро и сама миссис Корнелиус заметила его взгляды и с упреком погрозила капитану пальцем. Она не хотела, чтобы какой-нибудь мужчина попал из-за нее в беду. Вернувшись из уборной, Эсме предложила потанцевать. Я собрал оставшиеся силы и еще раз вышел на площадку, не зная, в каком ритме двигаться — то ли под расстроенные, неровные звуки «Am I Blue?» из проигрывателя Радонича, то ли под неверные аккорды скандинавского фольклора Симэна. Тем временем я уловил раздававшиеся где-то в глубине парохода глухие ритмы и гнусавые напевы нубийцев: наши слуги устроили концерт, чтобы отпраздновать день рождения режиссера и почтить жертву нашего Спасителя. Внезапно все это заглушил рев парового свистка: капитан вернулся в рулевую рубку и теперь предупреждал Луксор о нашем прибытии. Тогда комичные бедуины, странные сановники фараона, карикатурные воины Каира и Фив помчались во все стороны — участники вечеринки, услышав этот сигнал, решили, что корабль начал тонуть. Прошло некоторое время, прежде чем все успокоились. Эсме продолжала настаивать на своем — она в пьяном нетерпении тащила меня на нижнюю палубу, в каюту. Мы добрались до цели. Эсме уже опускалась на колени передо мной. Но, к моему превеликому удивлению, дверь заклинило. Мне и в голову не пришло, что каюта не пуста, поэтому я уперся плечом в дверь и надавил что было силы, попытавшись вышибить замок, — и тогда моему ангелу открылось кошмарное зрелище: профессор Малкольм Квелч оторвал красные, искривленные ужасом губы от возбужденного члена юнги-нубийца.
Глава восемнадцатая
Над Луксором возвышаются два великих монумента. Дремлющие руины Карнака и внушительное здание отеля «Зимний дворец» затмевают все местные лачуги, официальные строения и частные дома. Отель — величественная гордость всех англичан и предмет зависти представителей других народов; он несомненно достоин древнего города. Это огромное белое здание, его широкие двойные винтовые лестницы выводят на длинную внешнюю террасу, возносящуюся над набережной, — оттуда открывается вид на далекие горы. С укрытых цветами балконов можно разглядеть древние святилища, тусклые зубчатые стены Мединет-Абу и все, что осталось от утраченного храма Аменхотепа, — колоссов-близнецов. Дальше тянутся пыльные террасы Дейр-эль-Бахри
[477]. Между ними, на склонах утеса, видны углубления — это могилы знати. За высоким холмом скрыта Долина Царей, а позади нее — огромная недружелюбная пустыня и враждебные приграничные области, где до сих пор бродят дикие бедуины.
