В организации земельной собственности в Риме представляется довольно оригинальной концепция домена — fundus. Это слово имело несколько синонимов: ager (означающее собственное поле), villa (дом хозяина), curtis (двор); но точным юридическим термином было fundus. Римляне перенесли его в Галлию. Характерно для fundus — его неразрушимое единство. Чаще всего он называется по имени владельца, первого его собственника, очевидно, владевшего им тогда, когда земля вносилась в кадастр. Это имя уже не меняется, в чьи руки ни переходила бы земля. Пусть даже она будет раздроблена при продаже или наследовании, — она считается единой, и совладельцы считаются дольщиками. И наоборот: соединение нескольких fundi в одних руках, в так называемые massae, не сливает их в одно целое. Они сохраняют свои имена и свою индивидуальность, даже если вся massa покрывается, кроме того, сверху одним общим именем. Смысл этой системы, очевидно, в том, что она составляла надежную базу для операций кадастра.
Когда галлы приняли латинские имена или латинизировали кельтские, они привязали к своим имениям эти имена, превращенные в прилагательные — на -acus и -anus, причем слово fundus упоминалось или подразумевалось: Avrelianus (Аврелиан), Avrelicus (Аврелиак), Licinius (Лициний), Licinianus (Лициниан). Эти имена до сих пор сохранились в названиях французских деревень, на что можно было бы привести целые страницы примеров. Мы ограничимся немногими: галло-римское Julius (Юлий) превращается во франц. Juillac (Жюйак), Juille (Жюй), Juily (Жюйи), Juillan (Жюйак); Sabinius (Сабиний) — в Savignac (Савиньяк), Savigny (Савиньи), Savigneux (Савиньё), Sevigne (Севинье); Antonius (Антоний) — Antony (Антони), Antogny (Антоньи), Antoigne (Антуань), Antoignt (Антуан) и т. д., причем надо заметить, что все эти имена многократно повторяются во всех концах Франции. Равно пережили и те, в впрочем, довольно редкие имена, полученные не от владельца, а по какой-нибудь местной особенности: виллы Asinariae (Азинарии), Rosariae (Розарии), Canavariae (Канаварии) превратились в Asnieres (Аньер), Rosières (Розьер), Chennevieres (Шенневьер). Palatiolum (Палатиол) у Трира превратился в Pfalz (Пфальц), а у Парижа — в Palaiseau (Палезё); Mansiones (Мансионы) — в Maison (Мезон); многочисленные Mezieres (Мезьер) вышли из Maceriae (Макерии).
Нашествия варваров вносят некоторые изменения в эту номенклатуру. Переименования, в котором имя собственника заменено именем святого, относятся к VII веку; в более ранних — на место латинского имени ставится варварское: Huldriciacus (Хулдрикиак), Childriciacus (Хилдрикиак). Позже вместо суффикса -acus, -anus — к имени владельца начинают прибавлять villa, villare, curtis: Theodenis villa (вилла Теодена) — Thionville (Тионвиль), Ramberti villare (деревня Рамберта) — Rambervillers (Рамбервильер), Arnulfi curtis (двор Арнульфа) — Harcourt (Аркур). Имена германского происхождения чаще попадаются на севере и северо-востоке, хотя и тут они в конце концов оказываются в значительном меньшинстве. В само понятие fundi они не вносят никаких перемен.
Тождество французских деревень с галло-римскими fundi — чисто топографическое. Village в современном смысле не есть римское учреждение.
То, что во Франции называется village, не есть только деревенский поселок: это 1) территориальная единица, 2) коммуна. В качестве коммуны она независима от городского центра, и хотя составляет часть департамента, администрация которого находится в этом центре, но часть — в том же смысле и на тех же правах, как и этот самый город. Как территориальная единица, она включает все, что не включено соседними деревнями. Всякая частная собственность заключается в деревне, и никогда деревня не входит в частную собственность.
Этот двойственный характер чужд сельским поселениям римлян. Тщетно искали в их языке слова, соответствующего идее современной европейской деревни. Наиболее близко к ней понятие vicus (вик), означающее группу обитателей — безразлично, в деревне или в городе. Но вик не был коммуной. Внутренняя организация, которую он мог создать, есть лишь слабая тень коммунальной. Единственной коммуной в древности был муниципий, охватывающий большую зависевшую от него территорию. Вик, кроме того, не был и территориальной единицей, ею опять-таки был муниципий, в нем — паг, а в паге — fundus. Недвижимость заносилась в кадастр, как составляющая часть такого-то пага или fundi — никогда не вика. Но вик или несколько виков могли составить часть fundi.
Существовало два рода виков, состоявших: 1) из свободных людей и собственников; 2) из держателей земли, связанных обязательствами более или менее рабского характера. Первые не входили в fundus, но, кажется, таких было немного. Деревни, вышедшие из fundus, считаются тысячами, тогда как других очень мало. Вероятно, вики свободных людей состояли из ремесленников и купцов. Во всяком случае, мы знаем, что число их уменьшалось в пользу виков, включаемых в fundus. Таковы были итоги эволюции, приведшей под конец Империи к исключительному преобладанию крупной собственности.
Это явление вовсе не противоречит факту устойчивости fundi. Он не терял своей индивидуальности, соединяясь с соседним в одних руках. Притом земельная собственность могла состоять и не из смежных владений. В Галлии они представляли особенную чересполосицу. Протяжение их было очень различно. Наследство, состоящее из 50 десятин луга, 100 дес. виноградников, 200 дес. полей, 700 дес. леса — в глазах Авзония было скромным состоянием. Домены Сидония Аполлинария представляли очень пеструю картину: один состоял из полей, лугов, виноградников, другой включал виноградники, оливковые плантации, равнину и холм, третий — леса и пастбища для многочисленного скота. Все это предполагает значительные пространства. Правда, речь идет об Аквитании, и мы должны считаться с разницей, которая существовала между рано колонизованными странами, где земля была разделена на малые участки, и теми, где сохранилось положение вещей, предшествовавшее римскому завоеванию. Здесь крупная собственность уже создалась, ей предстояло только увеличиваться, с одной стороны, разработкой пустошей — saltus, которые закон по праву завоевания отдавал тому, кто их разработал, а с другой — всеми законными и незаконными средствами, которыми располагали сила и богатство.
Борьба между крупным и мелким собственником бывает всегда неравной, тем более в описываемую эпоху. Крупный домен представлял не только совокупность разнородных земель. Это вместе с тем целый мирок, обеспеченный всем, населенный не только земледельцами, виноделами и пастухами, но и всевозможными ремесленниками: булочниками, столярами, ткачами, шорниками, каменщиками и т. п. Независимые группы подобных работников были редки. Домен должен был удовлетворять себя сам. Перед этим скоплением ресурсов мелкий собственник был бессилен. Он имел больше расходов, меньше благ и в конце концов, в целом ряде своих потребностей находился в зависимости от своего грозного соседа. Всякое предприятие требовало от него больше риска при меньших шансах возместить свои потери. Лишившись капитала, он не имел кредита. Монетное обращение было слабо, процент высок, несчастный случай мог погубить все будущее. В эпоху непрерывных политических катастроф разорение было неизбежно. Это и произошло во вторую половину III века. Дурные стороны фискального режима довершили зло.
