Умер ли Ириней мучеником? Рассказы о его смерти полны неточностей и легенд. В III веке имя Лиона не появляется в истории гонений. Судьбы общины, на момент озарившейся таким ярким светом, ускользают от нас.
В остальной Галлии, там и сям, в конце II века и начале III существуют группы верных. Ириней говорит, хотя и неясно, об основании церквей в римских провинциях Кельтике и Германии. Несомненно существование христианской общины в Отене. Здесь один благородный юноша Симфориан на празднике в честь Кибелы отказался совершить идоложертвенный акт и был обезглавлен. В этом городе найдена греческая надпись, полная восточного мистического символизма
[267].
«О, божественное чадо небесной рыбы! прими с сердцем, полным почтения, бессмертную жизнь среди смертных; обнови душу твою, мой друг, в божеских водах, в вечных волнах мудрости, дающей сокровища. Прими сладкую, как мед, пищу благоухания святых, прими, ешь и пей, держа ('Ιχθυς в твоих руках. ('Ιχθυς) дай мне милость, которой я жажду, господин и защитник! Пусть мать мoя почиет в мире, молю тебя, свет мертвых! Ашандий, отец мой, которого я люблю вместе с моей нежной матерью и всеми моими родными! в мире ('Ιχθυς) вспомни о твоем сыне Лектории».
II. Миссии III века и положение христианства в Галлии в начале IV в.
«В царствование Деция, — пишет Григорий Турский, — семь человек, посвященных в епископы, посланы были в Галлию для проповеди новой веры, как это сообщается в страданиях св. Сатурнина… Вот их имена: в туре был Гатиан, в Арле — Трофим, в Нарбонне — Павел, в Тулузе — Сатурнин, в Париже — Дионисий, у арвернов — Австремоний, в Лиможе — Марциал». Эта миссия, как сообщает он, была послана из Рима. О некоторых из этих епископов Григорий не дает точных данных. Он упоминает об обезглавливании св. Дионисия
[268]. Он рассказывает, что Сатурнин, привязанный к ногам дикого быка, был сброшен с Тулузского капитолия. О Гатиане, одном из своих предшественников в Туре, Григорий говорит довольно много, указывает даже год его появления в Туре (совпадающий с первым годом правления Деция), рассказывает, как он должен был иногда скрываться от нападений «сильных людей, осыпавших его оскорблениями», как по воскресеньями тайно он служил обедню в криптах. «Так жил он в Туре 50 лет, умер в мире и был погребен на кладбище христианского квартала. После него епископат оставался вакантным 35 лет». Один из его учеников, Урсин, основал церковь в Париже. Он вербовал своих адептов среди бедняков. Одно важное лицо, Леокадий, происходивший из семьи лионского мученика Веттия Эпагата, открыл свой дом верным; там устроена была церковь. Но в общем все, касающееся миссий III века, очень темно, и свидетельство Григория Турского не имеет цены точной хронологии. Если известно существование нескольких епископств в Провансе, Арле, Марселе, Везоне, Ницце, Оранже, Апте, то относительно Аквитании мы не знаем ничего верного ранее IV века: в 314 году существуют епископы в Озе, Габале, Бордо. В других местах более древними представляются церкви Реймса, Санса, Руана, Парижа, Отена. В рейнской области — в Трире и Кельне — встречаем епископов в начале IV века. Вероятно, христианство было принесено сюда в течение III века легионами или иноземными купцами
[269].
В начале IV века, когда Диоклетиан и Галерий подняли на Востоке войну против христианства, верные Галлии наслаждались относительным миром. Цезарь Галлии, Констанций Хлор — более политик, чем солдат, избегал мер, отталкивавших его гуманное чувство, так же как и политический смысл. Он, подчиняясь формально эдиктам императора, разрушил несколько церквей, но не преследовал лиц. На Востоке число и влияние христиан могло встревожить даже такого спокойного политика, как Диоклетиан. В Галлии, рассеянные в немногих городах, они не внушали опасений. Это помогает понять поведение Констанция Хлора. У нас нет никаких оснований предполагать в нем приверженность христианству или нечто большее, чем доброжелательный интерес. Но сын его Константин в 312 году, вступив в борьбу с Максенцием, уже объявил себя защитником христианства и поместил на своем знамени монограмму Христа. Миланский эдикт, изданный после победы, гарантировал христианам право жить, владеть имуществом, справлять религиозные церемонии. Еще не будучи официальным, христианство становилось покровительствуемым культом. Отныне церковь могла, опираясь на государство, довершить религиозное завоевание Галлии, но здесь ее задача была труднее, чем в других частях Империи
[270].
В Галлии, как и везде, культ первых христианских общин был прост.
«В день солнца, — пишет апологет Юстин, — жители городов и сел собираются в одном месте. Читаются, насколько позволяет время, деяния апостолов и писания пророков. Затем читающий останавливается, и председатель делает увещание, где убеждает следовать только что приведенным прекрасным примерам. Все встают и читают молитву. Когда она окончена, приносят хлеб, вино и воду; председатель молится и благодарит — столь долго, как только может; народ отвечает — аминь. Тогда дают каждому часть благословенной пищи и питья и посылают их через диаконов отсутствующим».
Богословские споры, особенно на Востоке, были очень утонченны, но народные верования просты. Верные представляли Христа кротким и близким покровителем, с чертами Доброго Пастыря. Догматы искупления и воскресения пленяли их душу. Смерть казалась им сном, и — согласно обычным выражениям надписей в Галлии — они «покоились в мире, чтобы совоскреснуть с Христом и жить вместе с Ним, с мучениками и святыми». Рай они представляли прекрасным садом, полным света, цветов и благоуханий, с палатками, где блистали золото и драгоценные камни.
Но уже в христианском обществе зрело немало зародышей беспорядка и порчи. Эльвирский собор 300 г. вскрыл те язвы, от которых страдали испанские общины, и которые, вероятно, были небезызвестны соседним галльским. Верные ослабевали духом, новообращенные возвращались к идолам, брали на себя должности фламинов. В среде христиан находятся развратники, прелюбодеи, сводники, лихоимцы; девы, посвятившие себя Богу, забывают свой обет. Сами священники подают пример легкости нравов. По мере того, как росло число адептов христианства, оно теряло свою первоначальную чистоту. Мечта простых душ, жаждущих правды и добра, превращалась в несовершенное учреждение, доступное людским страстям.
