Это «светское» христианство должно было вызвать резкую реакцию. Церковь поняла, как трудно отвоевывать сердце для Христа, раз ум формировала языческая литература. Блаженный Августин указал, как приспосабливать к христианству языческое знание. Сульпиций Север в своих хрониках стремился дать доступное и хорошо написанное изложение священных книг и историю Церкви. Другие, однако, стали на более непримиримую точку зрения и осудили, как грех, любовь к языческим поэтам и ораторам. Павлин Ноланский пишет послания другу своему Иовию, чтобы с корнем вырвать из его души интерес к литературе.
Тщетна была борьба с этой мощной традицией! Сидоний Аполлинарий (в V в.), славя епископа лионского Пациона за то, что он роздал хлеб беднякам, называет его вторым Триптолемом. В эпитафиях священников и епископов говорится о елисейских полях, о Тенаре. В описаниях ада заимствуются краски Гадеса и Тартара, и гребец Харон поступает на службу церкви.
В IV веке представителю галло-римской аристократии нужно было огромное усилие, чтобы стать ревностным христианином. Это вызывало протест в его среде. Павлин Ноланский принадлежал к аристократической семье: его отец был префектом претория в Галлии. Воспитанный Авзонием, он сам исполнял публичные должности, достиг звания консула, причем был уже христианином, но довольно холодным. Мало-помалу, однако, он начинает удаляться от мирской дел, сближается с епископами, становится учеником св. Амвросия и принимает крещение от Дельфина, епископа Бордо. Тогда он продает свое имущество, раздает деньги нищим и становится монахом. Посвященный в иереи в Барселоне, он поселился в Ноле, в Италии у гробницы св. Феликса, где впоследствии делается священником. Это было истинным торжеством для церкви: бл. Августин, св. Амвросий, св. Мартин радовались этому и приветствовали Павлина. Но его родные и друзья осыпали его упреками и насмешками. Его учитель Авзоний не мог утешиться и считал изменой поступок Павлина. Такую же борьбу вел Гонорат, впоследствии основавший Леринский монастырь: его желание креститься принято было как унижение семьи, но он настоял на своем, увлек своего брата Венанция, и оба покинули родину. В середине V века Сальвиан восклицает: «Минерва является предметом культа и почестей в гимназиях, Венера — в театрах, Нептун — в цирках, Марс — в амфитеатрах, Меркурий — на палестрах!». Трир, разоренный, сожженный варварами, требует игр цирка. В письме к Рустику, епископу нарбоннскому, в 459 году папа Лев I говорит о христианах, «участвующих в языческих зрелищах и пирах и совершающих приношения идолам».
Так, своими нравами, вкусами и чувствами высшее общество долго остается враждебным духу христианства, которое оно обвиняет в разрушении его традиций и в семейных раздорах. Но и в этом отношении борьба становится все более неравной. Тогда как христианство вдохновляет пламенных апостолов, как св. Мартин, богословов, готовых перенести изгнание, как Иларий из Пуатье, — старая религия выставляет своими адвокатами изношенных риторов, как Авзоний, и профессоров с дутой славой. Их приверженность к прежнему культу есть чисто литературная вера — банальная и поверхностная, как их ум. Их педантизм тешится игрой слов, замыкается в восхищении Вергилием и Горацием, тогда как это прошлое, в тени которого они живут, рушится вокруг них. И когда языческие школы коснеют в неподвижности, нечто вроде латинского возрождения проявляется в христианской литературе. Замечено, что римская литература IV и V века гораздо живее литературы III века. В этом духовном движении на первом месте стоят христиане. Среди них следует искать лучших поэтов, лучших ораторов, лучших моралистов. Сульпиций Север, Павлин Ноланский, Сидоний Аполлинарий отличаются корректностью и изяществом стиля. Другие говорят языком народным и грубым, но отмеченным печатью личной силы, как Иларий из Пуатье, Сальвиан Марсельский, написавший страстную апологию христианства. Им есть что сказать! Они мыслят и чувствуют, нередко со страстью, и этим-то христианская литература — выше языческой. Многие из них в событиях эпохи проявили энергию и мужество
[276]. Отныне в их среде общество, находящееся под грозой, будет искать людей и вождей.
V. Епископат в Галлии в IV и V вв.
[277]В IV и V веках Церковь организуется. Она превращается в настоящее государство, которое становится на место римского, приспосабливавшего кадры к своим целям. Административной единице — civitas, соответствует церковная единица — епископство. Провинции административной соответствует провинция церковная, управляемая архиепископом — митрополитом. В общем, это положение сохранилось в течение всего средневековья, и старые римские деления, получив христианское крещение, устояли, несмотря на разделы царств, новые административные создания и феодальные группировки, перевернувшие политическую карту Франции.
Епископ есть глава общины и управляет ею, во имя власти, завещанной Христом апостолам. Он — представитель этой общины перед государством. Император преклоняется пред ним, целует ему руки. Однако этот глава избирается верными. Когда в каком-нибудь городе епископская кафедра вакантна, в нем собираются епископы провинции, и новый епископ избирается в присутствии народа и при условии его одобрения. Он получает посвящение от своих собратьев-епископов (впоследствии — от митрополита). Таким образом, верные принимают участие в выборах, но под контролем епископов. В них могут участвовать все жители округа. Растущее значение епископата породило смуты и домогательства. Светские власти, партии стремились завладеть выбором епископа. Но в Галлии папы и соборы долго и энергично поддерживали положение, что «общине не может быть навязан епископ помимо ее воли», что «духовенство и народ должны быть спрошены».
