На Никейском соборе Константин объявил, что «Бог поставил его епископом внешних дел». Его панегирист Евсевий пошел дальше и приветствовал в нем «общего епископа, поставленного Богом». Упоенные этой лестью, императоры претендовали на контроль соборных деяний и установление веры. Это открывает бурную историю отношений светской и духовной власти. Одни из государей покровительствовали арианству и преследовали защитников православия, из которых знаменитейший — Афанасий Александрийский был сослан в Трир в 336 году. Кажется, он имел большое влияние на епископов Галлии. Чуждые тому духу ухищрений и интриг, который характерен для восточной Церкви, они с презрением смотрели на соборы, которые, состязаясь из-за слов, противопоставляли Никейскому символу веры новые богословские формулы. Их вера была проста и отчетлива. С другой стороны, находясь дальше от императора, они не приобрели привычки льстить и живее сохраняли чувство независимости.
На Сардикийском соборе 343–344 года представители галльского епископата находились в числе тех, которые признали Афанасия невинным. На Арльском соборе 353 года Павлин Трирский один отказался осудить Афанасия и был сослан во Фригию, где и умер. Галльские епископы, отправляясь на собор в Римини 359 года, отказались ехать за счет императорского фиска, чтобы сохранить свою свободу. Сперва ничего не могло поколебать их верности Никейскому символу, но после семимесячного пребывания, которое похоже было на заключение, 20 из них, опутанные доводами еретиков, уступили. Вернувшись в Галлию, они, однако, снова обрели утраченное мужество и на Парижском соборе подтвердили Никейское исповедание.
Вождем этой борьбы был Иларий, епископ Пуатье. В 355 году от имени галльского епископата он обращает к Констанцию следующие гордые слова: «Вы должны услышать голос тех, которые восклицают: «Я христианин, я не хочу быть еретиком, я христианин, не арианин. И лучше умереть в этом мире, нежели под влиянием власти человека растлить чистое девство истины». Изгнанный во Фригию, он поддерживает сношения с товарищами, одобряет их и пишет в защиту веры «Трактат о Троице». «Хотя святое учение, — пишет он, — ныне преследуется, — истина не будет изгнана; ее не перестанут слышать благочестивые верные, преданные православию. Гонимые, мы будем говорить в книгах, и слово Божие, которое не может быть сказано, распространится свободно». Вернувшись в Галлию через 4 года, он продолжает борьбу: собирает соборы, добивается смещения арианских епископов. «Только деятельности Илария, — говорит Сульпиций Север, — обязана Галлия избавлением своим от еретической скверны». Иларий никогда не простил Констанция; после смерти императора он клеймит его память бичующим памфлетом. Этот страстный полемист был оригинальным писателем. Первый из христианских учителей, он признал, что истина должна облекаться красивой одеждой изящного стиля. Язык его не всегда правилен, но его жар и сила убеждения часто возвышаются до красноречия.
Около 380 года появляется в Галлии присциллианство — ересь испанского происхождения. Присциллиан был человек «благородный, богатый, умный, деятельный, красноречивый, искусный в спорах». Его обвиняли в склонности к восточным ересям, в колдовстве, в пристрастии к античной литературе. На самом деле он представлял реакцию аскетизма против церковной иерархии и против свободы нравов.
Его путешествия привели его в Аквитанию, где он приобрел немало приверженцев, даже среди знати. В этой стране блестящей культуры его красноречие, его литературная образованность пленяли умы. За ним шли женщины, «жадные, как говорит Сульпиций Север, ко всему новому». Из них одна, Евхротия, вдова славного поэта и ритора Дельфидия, осталась ему верна до конца и разделила его казнь. Осужденный собором Бордо, Присциллиан апеллировал к императору Максиму. Вопреки заступничеству Св. Мартина, его враги добились смертного приговора. Пытка вынудила у него признание в занятиях магией, в мрачных оргиях… На основании этих ложных признаний Максим велел обезглавить его с главными его приверженцами. Галльская церковь осудила эту кровавую развязку и вмешательство власти императора. Многие в ее среде думали, что еретиков следует побеждать кротостью. Самый яростный враг Присциллиана Итаций был впоследствии смещен. К концу IV века Церковь, по словам Сульпиция Севера, была глубоко взволнована этой распрей. Приверженцы Присциллиана чтили его, как святого. В Испании они удержались до середины IV века
[280].
В начале V века еще сильнее взволнует умы пелагианство, поставившее самую опасную проблему теологии и морали — проблему благодати и свободного выбора. Она родилась на Западе, где сама религиозная мысль тяготела к вопросам насущным и практическим. Пелагий, бретонский монах, живший в Риме, человек смелого ума, восстал против учений, которые принижают человека, отрицая полноту его свободного решения и признавая принципиальную необходимость зла. На этом пути Пелагий дошел до отрицания первородного греха: мы рождаемся в безразличном состоянии, и только наша воля направляет нас к добру или ко злу. Вместе с тем, однако, принимая божеское вмешательство, он допускает, что если Бог ведет нас, — мы можем жить без греха. Это учение, уменьшая значение вины Адамовой, уменьшает и важность искупления нас Христом. Блаженный Августин был страстным противником Пелагия. В полемическом увлечении он формулирует теорию предопределения, согласно которой Бог извечно предопределил одних ко спасению и других к осуждению. Галльская церковь скоро усвоила идеи Августина. Монах Лепорий, ученик Пелагия, преследуемый марсельским епископом Прокулом, вынужден был покинуть Галлию. Но в стране, полной еще кипучей деятельности, где дух, от природы трезвый и мало склонный к мистицизму, отвращается от крайних и исключительных выводов, августиново учение должно было отталкивать многих. Приписывать божественной благодати заслугу всех наших действий, не значит ли это — давить человека сознанием его бессилия и отнимать у него энергию в искании добра? В Галлии создалась партия, которая, избегая ереси Пелагия, не принимала и положений Августина. Отсюда вышло то полупелагианство, адепты которого известны под именем «марсельцев». Центр его был в леринском монастыре. Писатели, епископы, вышедшие из него, далеко пропагандировали идеи, к которым одно время примыкали лучшие умы Галлии. Кассиан изложил их преимущественно в своих «Collationes (Беседах)», где он утверждает, что «божественная благодать и свободная воля согласуются между собой, хотя бы их существование и казалось непримиримым». Чтобы не подать, однако, повода к обвинению в ереси, он добавляет: «в деле спасения большая доля должна быть приписана не заслуге дел, но божьей милости».
История морали должна сохранить память о «марсельцах»: Кассиане, Винцентии Леринском, Фавсте из Рие, защищавших свободу воли и ответственности человека. Их примирительный дух не обезоружил их врагов, вождем которых в Галлии был Проспер Аквитанский. В своих трактатах и поэмах он резко нападает на «марсельцев». Сама римская курия вмешалась в этот спор II, в лице папы Целестина I, осудила «опасных защитников свободной воли». Лев I принял на службу в Рим Проспера, который здесь еще долго боролся против полупелагианства. Его долго не удавалось сломить. Фавст, епископ Рие, славившийся своим красноречием и милосердием, покровительствовал этому учению и отстаивал его в своем трактате о благодати и свободе воли, который папа отнес к числу неправославных книг. Еще в 529 году собор Оранжа должен был считаться с этим учением II, по настояниям св. Цезария Арльского, издал против него 25 канонов, извлеченных из сочинений Блаженного Августина. Однако и тут учение о предопределении не было принято в его абсолютном виде.
