В эпоху Карла сильно культивируется эпистолярный род. Особенно богато в этом смысле наследство Алкуина.
Богословское, историческое, наконец эпистолярное «эпиграфическое» творчество охотно облекается в стихотворную форму. Двери церквей, домов, стены, алтари, библиотеки, книги, могилы украшались стихотворными надписями, в виде акростихов, ромбов и т. п. ухищрений. Процветает преимущественно церковная «поэзия», но и светская дает свои цветы в виде эпопеи, эклог, посланий. Вдохновителями ее и образцами являются, с одной стороны, Пруденций и Фортунат, с другой — Кальпурний, Гораций, Лукан, иногда Марциал и Проперций, чаще всего Овидий и Вергилий. У последнего бесцветные его подражатели заимствуют все, вплоть до имен героев.
Павел Диакон и Алкуин блистают, в особенности, в эпитафиях и посвящениях. Эклога культивируется поэтом, принявшим имя Назона
[501]. Какой-то «гибернский изгнанник, — очевидно, ирландский монах Дунгал, воспевает в эпическом отрывке возмущение Тассилона. Лучшими поэтами эпохи были Ангильберт и Теодульф. По некоторым созданиям каролингского «Гомера» (такова, например, картина свидания Карла с Львом III в Падерборне) проходит могучее дыхание эпопеи. В посланиях Теодульфа к Карлу и его семье попадаются звучные стихи, красивые образы и описания.
Литературным языком, как и языком администрации, был по-прежнему латинский. Карл не был равнодушен к своему родному языку. Он велел составить франкскую грамматику, установить франкские имена для месяцев и ветров. По его указу собирались «старые варварские поэмы», воспевавшие начало и войны франкского народа. Но «деревенская латынь», ставшая «романской речью», будет преобладающей для большей части Галлии, на что мы встречаем неоднократные намеки. Турский собор 813 года постановляет, «что проповеди должны переводиться на романский язык, чтобы быть понятными народу». Люди образованные несколько гнушаются им, и биограф Адаларда, отмечая в качестве некоторой странности, что его герой говорит по-романски, спешит прибавить, что он так же хорошо владеет lingua francica (франкским языком), и еще лучше — латинским. Знаменитые страсбургские присяги скоро дадут нам официальный документ «романского языка» и первый текст для его изучения.
Народ издавна уже воспевал на нем подвиги прежних королей; песня о св. Фароне, вспоминавшая победу Хлотаря II над саксами, была почти современным описываемым событиям. Эти песни, или «кантилены», были немногочисленны; и в упадке VII–VIII веков их источник иссяк. Подвиги Карла Великого дали новую пищу народному творчеству, как и школьной литературе. В них воспевались войны с саксами, Ронсевальская битва. Сами Лоршские Анналы перелагались на «плебейский и деревенский языки». Воины Карла были главными творцами его героической легенды. Один из них, Адальберт, сражавшийся с аварами и славянами, под начальством графа Герольда Баварского, поведал будущему «санкт-галленскому монаху», в ту пору еще ребенку, чудесные предания, которые он передал нам по-латыни, но которые рассказывались по-немецки — по ту сторону Рейна, и по-романски — по эту. Из таких кантилен и вышел средневековый французский эпос. Появление нового языка и первых его памятников составляет более значительный факт поры Карла Великого, нежели созданные ею подражания классической литературе.
Искусство каролингской поры характеризуется теми же чертами, что и ее литература: оно религиозно по существу и мало оригинально по форме.
Меровингская эпоха оставила церкви в глубоком упадке. Частные лица брали из них для собственных нужд бревна, камень и ткани; священники и прихожане превращали их в амбары для хлеба. Карл озаботился, по свидетельству Эйнгарда, «восстановлением священных зданий». В многочисленных своих капитуляриях он предписывает уничтожить ненужные церкви и алтари и тщательно содержать остальные. В Лионе, заботами Лейдрада, восстановлен ряд старых храмов, построены новые. Работа постройки осуществляется посредством барщин, под надзором епископов и графов. В случае нужды император дает деньги. Он озабочен тем, чтобы хорошо обращались с рабочими, велит кормить и одевать за счет фиска иноземных мастеров.
Главным архитектором Карла, вдохновителем его построек был Эйнгард, получивший прозвище Безелиила
[503]. Ему приписывают (не всегда, впрочем, основательно) все замечательные постройки Каролингской поры: Майнцский мост, Аахенскую часовню, Ингельгеймский дворец.
Арена каролингского зодчества была обширна: она включала Германию, Галлию, Ломбардию, но от нее осталось мало памятников. Строили преимущественно из дерева, особенно на севере, притом не только деревенские церкви, но и большие базилики. Эти деревянные строения исчезли без следа. Из каменных построек, связанных преданием с именем Карла, одни не могут быть датированы точно, другие были значительно перестроены. Скептицизм некоторых историков, не признающих «каролингского» происхождения ни за одним из романских сооружений
[504], может быть и неоснователен, но в будущем представление о каролингском зодчестве можно составить себе преимущественно по текстам, да по немногим фрагментарным остаткам.
Общий план напоминает меровингскую базилику, но с лучшим проникновением в классические образцы. Эйнгард и его современники читали Витрувия — вот все, что мы знаем об их подготовке. Здание обычно имеет форму креста, вмещает многочисленные алтари и венчается круглой или квадратной башней, поставленной на скрещении и заканчивающейся деревянным шатром или куполом, куда вешают «сигналы» и колокола.
