Можно удивляться тому, что раздражение не прорвалось раньше. Измены в рейнских армиях, их восстание по смерти Августа давали для этого благоприятные случаи. Но галлы знали, насколько можно рассчитывать на германцев и не ждали ничего от недисциплинированных и жадных на добычу легионов. Потому они не воспользовались наступившим замешательством. Правительство пред лицом крайней опасности могло быть вполне удовлетворено поведением галлов, и Германик недаром ставит в пример их лояльность своим мятежным солдатам.
Восстание вспыхнуло при Тиберии в 21 году по P. X. и распространилось повсюду — на севере и в центре. Его вождями были эдуй Юлий Сакровир и тревир Юлий Флор, оба — знатного рода, оба — римские граждане, оба — служившие в римской армии, но сохранившие верность памяти о былой независимости. Восстание охватило разные слои общества, пробудив снова преимущественно ту демократию, которая была главным препятствием римскому завоеванию.
В Риме были сильно встревожены. Неблагоприятная правительству оппозиция злорадно раздувала факты. Казалось, пожар охватывал весь запад. Тиберий, однако, сохранил хладнокровие. Он знал Галлию и лучше, чем кто бы то ни было, мог оценить действительные размеры опасности. В самом деле, очень скоро удалось утвердить спокойствие у андекавов, туронов, секванов и даже тревиров.
Разочарованный неудачей, Юлий Флор скрылся в Арденнском лесу и после недолгих скитаний, видя все выходы запертыми, покончил с собой. Самым рьяным его преследователем был его же единоплеменник и личный враг, Юлий Инд, подобно ему, служивший в римском войске.
Сакровир был сначала счастливее: он овладел Отеном (Augustodunum) и захватил массу знатной молодежи, которая в то время стекалась в знаменитые тамошние школы. Через этих заложников он надеялся обеспечить себе поддержку или нейтралитет самых знатных фамилий. Армия его доходила до 40 000 человек, однако большею частью вооруженных только мечами и ножами, и представлялась слишком неравной силой в сравнении с двумя легионами легата Силия. Тут даже не было сражения. Увлекаемый беглецами, Сакровир вынужден был войти в город. Он был укреплен и мог бы выдержать осаду, но настроение населения проявилось слишком ясно, и он не решился проводить этот план. Тогда он заперся с несколькими верными соратниками в своем доме, находившемся в окрестностях Отена, поджег его и похоронил себя и своих в пламени
[53]. Тиберий не принял никаких почестей по поводу этой легкой победы, но память о ней была запечатлена на триумфальной арке в Оранже.
Наследник Тиберия, Калигула, посетил Галлию в 39 году. Здесь жила добрая память о правлении и победах его отца, Германика, и деда, Друза. От него зависело унаследовать эту популярность. Для этой цели он устроил литературные состязания в Лионе, построил в Булони колоссальный маяк. К сожалению, значение этих мер было скомпрометировано отсутствием серьезности в нем самом, его жестокими ребяческими капризами, проявлениями безумия, которыми он уже тогда был одержим. Император Клавдий сумел лучше Калигулы поддержать традиции славной семьи. Сенатская аристократия в насмешку называла его галлом и сильно возмутилась его предложением дать провинциалам права римского гражданства. Осуществляя программу Цезаря, он решил довершить присоединение Галлии завоеванием Британии, и в 43 году предпринял поход на острова. Подчинение страны докончено было в 78–84 гг. при Домициане.
Правление Нерона привело к настоящему кризису. Он не посетил Галлию, подобно Калигуле, но его жестокость давала себя чувствовать и на расстоянии в тех вымогательствах, которые, по его поручению осуществлялись его агентами. Во всяком случае, галлы первые решились стряхнуть постыдное иго: они восстали в 68 году по призыву лионского наместника К. Юлия Виндекса, по происхождению аквитана княжеской крови. В его призыве нет возмущения против римского владычества. Он мотивирует его только указанием на бесчестные и преступные деяния Нерона. Если в вызванном им движении действовали да известной степени стремления к независимости, то сам он не разделял и не поощрял их. Он желал не падения Рима и Империи, а гибели тирана. Он желал, чтобы монархия была ограничена известными рамками и подчинена сенату.
Галлия разделилась на два лагеря. Народы юга, запада и центра стали за Виндекса и создали для него армию в 100 000 человек. Вьенна объявила войну лионцам, державшим сторону Нерона за то, что тот перестроил их сожженный город. Стоя, как передовой страж, на границе старой Провинции и вновь завоеванных местностей, возведенный Августом в ранг столицы галлов, Лион (Lugdunum) остался верен традициям дома Юлиев и Клавдиев. Он отнесся недоверчиво к движению, в котором враги правящего государя едва скрывали свои, хотя и неопределенные, республиканские и сепаратистические тенденции. То же резко недружелюбное отношение замечается и на северо-востоке. Здешние племена чувствовали себя солидарными с местной армией, в которую они поставляли большую часть рекрутов. А эту армию возмущала мысль, что император мог бы быть им навязан испанскими легионами, менее храбрыми и славными, нежели рейнские. Еще меньше готова была она склониться перед галльской милицией, руководимой Виндексом.
Самым выдающимся из римских военных вождей здесь был Луций Вергиний Руф, командовавший в Верхней Германии. От него зависело вполне захватить власть, но он предпочел остаться лояльным и ждать, когда сенат освободит его от присяги. В сущности, его политический идеал совпадал с идеалом Виндекса, но, подчиняясь настроению своих солдат, он должен был выступить на борьбу с восставшими. У Безансона между вождями произошло свидание, которое, по-видимому, могло привести к соглашению. Но когда, вследствие недоразумения, галлы стали занимать поле, это вызвало взрыв раздражения в войсках Вергиния, и разразилось жестокое сражение. 20 000 галлов пало, и сам Виндекс, видя гибель своего дела, убил себя над трупами своих солдат. Он отчаялся слишком рано: через месяц пришла весть о смерти Нерона.
Его преемник, Гальба, объехал Италию и Нарбоннскую Галлию, рассыпая награды своим сторонникам и кары противникам, увеличивая привилегии дружественных ему городов, у других — отнимая свободу и имущество. Эта отталкивающая политика снова обострила вражду между Галлией центра и юга и северной Галлией, где в диком племени белгов жила еще старая ненависть и жажда свободы. Она вспыхнула, как только Гальба, видя в этом меру для охраны собственной безопасности, отозвал Вергиния из северной армии. Он не знал, что именно лояльность этого удивительного гражданина была лучшей его защитой против недоброжелательства солдат. Едва Вергиний удалился, как они провозгласили императором легата Верхней Германии, Вителлия, и решили ввести его в столицу (69 г.).
Ужас охватил сторонников Гальбы. Северной армии, в состав которой входило немало германцев, предстояло пройти через самые богатые области Галлии. Перед этой приманкой могли проснуться наследственные инстинкты варваров, сами римские легионеры могли увлечься жаждой добычи. В это время Гальба был убит, и его место занял Отон. Хотя этот император, явившийся как бы новым воплощением Нерона, и возбудил тайные симпатии у наиболее романофильствующих галлов, ибо он представлял для них Италию, Рим, сенат, — но сторонники Гальбы, из-за него попавшие в тяжелое положение, не пожелали терпеть этого положения из-за его убийцы. Отон был далеко, а Вителлий приближался. Галлия покорилась… Это спасло ее от полного опустошения, хотя отдельные города подверглись жестокому разграблению, другие отделались огромным выкупом.
