Ни одна область не поставляла такого множества вспомогательных отрядов, как Галлия, разумея тут, конечно, императорские провинции, ибо сенатские поставляли только легионы. В Нарбоннской (которая была сенатской) только воконтии поставляли «крыло». Но они находились на особом положении в своей провинции, являясь здесь (не считая Массалии) единственным федеративным государством, сохранившим обломки кельтских учреждений. Нет необходимости перечислять все военные части, выставлявшиеся Галлией, тем более, что полный список их восстановить невозможно. Можно утверждать, что всего три провинции Галлии давали минимум 4 крыла и 41 когорту, из которых одно крыло и 13 когорт были в 1000 человек каждая. Этот расчет, вероятно, меньше действительного, так как мы считали по одному отряду на каждый «народец» (civitas), обложенный повинностью, между тем есть основание думать, что их было иногда два и более. К контингенту больших императорских провинций следует прибавить войска из прокураторских, — 6 когорт и одно крыло, да еще одну когорту моряков, охранявших побережье Морских Альп: это единственный случай, где мы видим галлов привлеченными к морской службе.
Солдаты, набранные в Галлии, употреблялись на их собственной территории — для охраны рейнской границы. Таким образом, рейнская армия носила резко выраженный галльский или, вернее, галло-германский характер, который определялся все сильнее по мере того, как в военных учреждениях Рима становилась заметнее одна тенденция, неизбежно обусловливаемая громадностью Империи и разнообразием племен, включенных в ее состав.
В армии времен Империи отчетливо намечаются следующие корпусы: 1) Восточная армия, по составу греко-египетско-сирийская; 2) Западная, по преимуществу латинская; 3) Дунайская, смешанная, представлявшая переходную ступень. Этим трем армиям противопоставлялась преторианская и городская гвардия, набиравшаяся в Италии и представлявшая воплощение духа античного Рима, — наследница его гордости, если не доблести. Так рисуются индивидуальные лица этих армий из смут, наступивших после смерти Нерона.
В эту пору галлы в легионах встречаются понемногу везде на Западе и совсем не встречаются на Востоке. Мы находим их в иллирийских легионах, представлявших восточный отдел Дунайской армии, в Африке, Испании, Британии, но особенно много в Германии.
В 43 г. по P. X. в Верхнюю Германию был послан так называемый 4-й Македонский легион. В 70 году он был распущен, вследствие роли, сыгранной им в несчастных событиях этого года. Из 25 солдат, взятых наудачу из этого легиона, эпитафии которых разбросаны в окрестностях Майнца, 17 родились в Галлии, 2 — в Норике, 5 — в Цизальпинской, 10 — в Нарбоннской Галлии и 1 — в Лионе. Сюда следует прибавить 3 испанцев из Nertobriga (Нертобрига), очевидно, кельтского города. Приблизительно ту же пропорцию мы находим в 22 легионе Primigenia, стоявшем в Верхней Германии от 43 по 69 год.
Еще в большей степени, чем легионы, своеобразный характер галло-германской армии придавали вспомогательные отряды. Сюда попадали крылья и когорты и из Испании, и из Британии, и из Реции, но преобладали отряды, навербованные в Германии и Трех Галлиях. В виде редкого исключения они, со времени их организации, оставались всегда почти на родине, т. е. на рейнской границе, не сдвигаемые отсюда без крайней военной нужды.
Это привилегированное положение они сохранили до Веспасиана. Ни измена Арминия, ни восстания Флора и Сакровира не поколебали доверия императоров к преданности этих отрядов. Однако оно не устояло перед мятежом Цивилиса, Классика и Тутора. Веспасиан не только распустил особенно ненадежные отряды батавов и тревиров, он переместил остальные и отнял у них племенных вождей. Документы конца I века отмечают в качестве надежных только аквитанские отряды.
Мера Веспасиана имела преходящее значение. Она не коснулась легионов. Что же касается новых вспомогательных отрядов, то, не будучи галльскими по имени и по происхождению, они скоро стали ими фактически, вследствие реформы середины II века по P. X. Эта реформа устанавливала вместо областного чисто местный набор: армии стали пополняться из тех округов, где они стояли. Эта мера сберегла расходы по мобилизации, но она совсем избавила от военной службы население сенатских провинций и Италии. Постепенно римский элемент стал исчезать из армии, уступая место населению окраин. Разница между легионом, из провинциального (каким он сделался уже раньше) ставшим полуварварским, и вспомогательным отрядом мало-помалу сглаживалась, притом тем легче, что с эдиктом Каракаллы 212 года пала преграда между гражданином и не гражданином. Оставалось только еще открыть вторжению варваров римский гарнизон, что, впрочем, наполовину и было сделано: преторианская и городская когорты стали комплектоваться из более широкого круга. Уже рано стали туда проникать рядом с италиками жители Испании, Лузитании, Норика, Дуная. Септимий Север (193–211 гг.) окончательно исключил италиков и призвал в гвардию иллиров, африканцев, сирийцев.
Принцип местного набора мог быть применен во всей строгости только к провинциям с малыми гарнизонами. Местных сил не хватало для охраны важных границ. Поэтому неудивительно, что в рейнских легионах мы будем встречать еще немало солдат из Аквитании, Лионской Галлии, дунайского края. Но новым здесь является небывало большой процент местных уроженцев. Замечательно, что и после Септимия Севера мы не встречаем в преторианской гвардии солдат из Германии и Трех Галлий: очевидно, их силы сосредоточивались на Рейне, на борьбе с германской опасностью. По той же причине галлы не служат больше в африканской армии.
В ту же пору в составе легиона произошло другое важное изменение. Он был и остался в принципе закрытым для рабов. Но ведь раб мог стать вольноотпущенником, а из вольноотпущенника с неменьшей быстротой могли, путем фикции natalium restitutio, сделать свободного — ingenuus. Этого было достаточно, чтобы обходить закон. Вольноотпущенники, до тех пор сосредоточенные в экипаже флота и когортах ночных стражей в Риме, разлились по вспомогательным отрядам и проникли в легионы.
Военная система Империи имела большие преимущества: она сделала из армии аппарат для фабрикации граждан и романизации провинции. Она свела до минимума усилия, необходимые для поддержания общественной безопасности и обеспечила огромному большинству наиболее трудолюбивых и культурных подданных Рима возможность правильной и постоянной производительной деятельности, которой они не знали при прежнем режиме. Она создала отлично выдрессированных и одушевленных воинов, тем охотнее готовых биться на границе, где они стояли, что, сражаясь за Империю, они сражались за собственную землю и очаги.
Но эта система представляла в настоящем и особенно в будущем немало и опасностей. Обособляя армии от гражданского элемента и подчеркивая между ними расовые различия, она слишком развивала корпоративный дух и провинциальный партикуляризм. Более преданные своему вождю, нежели императору, более привязанные к ближайшей родине, нежели к великому римскому отечеству, они утрачивали, вместе с чувством военного долга, чувство национальной солидарности. Все это грозило для армии, предоставленной проискам честолюбцев, разложением дисциплины, а для государства — смутами и распадом. Мы уже видели все эти явления сто лет спустя по смерти Августа. Мы увидим их в новой и тяжелой форме в смутах III века. Наконец, — и в этом крылась немалая опасность — самая благородная и просвещенная часть населения утратила привычку и охоту к войне. Состав армии, наконец, дискредитировал военную службу, сделав ее одним из низших ремесел. Все больше защита Империи ложилась на варварские армии, которые вознаграждали себя, эксплуатируя и деля ее в свою пользу.
