Обязательное «объявление» имущества вело к вечной тяжбе между плательщиками и агентами фиска. Первые стремились уменьшить цену своего имущества, вторые — ее увеличить. В этом поединке последние были вооружены всей строгостью закона: не только угрозой самых страшных кар для обманщиков, но и правом применения пыток. Они и применяли их — если не к собственникам, которые по положению были избавлены от них, то к их слугам, рабам, колонам, которых они вызывали в качестве свидетелей. Тем более пускались они в ход, когда дело шло о представителях низших классов. Таким образом, операция оценки давала повод к отталкивающим сценам, которые делают понятной всю вызывавшуюся ею ненависть населения.
В случае упорства плательщика применялись не менее варварские средства. Тщетно Константин запрещал тюрьму, бичевание и прочие жестокости, разрешив только временное задержание — custodia militaris и секвестр, — злоупотребления продолжали существовать.
Жестокости, проявлявшиеся при сборе податей, обусловливались двумя причинами: беззаконием, переложившим главную тяжесть налогов на классы, наименее способные их нести, и несправедливостью законодательства, которое делало ответственными за сбор подати именно тех, кто должен был ее собирать.
Образование могущественной земельной аристократии, включавшей всех людей сенаторского звания (clarissimi, spectabiles, illustres) и постепенное ослабление государственной власти — вот два тесно связанные и определяющие факта эпохи
[166]. Отсюда вытекали такие следствия. Крупные собственники делали все, чтобы уклониться от налога. Ища опоры у них в моменты смуты, власть платила им за это коллективными или личными льготами, число которых все росло, подрывая доходы государства. В тех же случаях когда им все-таки приходилось платить, они действовали насилием. С помощью вооруженных отрядов, которые они могли организовать в своих обширных имениях, они выгоняли правительственных сборщиков, а еще чаще без труда сговаривались с ними. Таким образом, податные реестры стали тем сплетением обманов, о которых говорит Авзоний
[167].
Если шел вопрос о новых налогах, они устраивали так, чтобы эти налоги пали на других. Если император даровал льготы, они находили средство распространять их на себя. Провинциальные наместники и чиновники всех степеней не решались вступать в борьбу с лицами, которые занимали выдающееся положение в стране и часто стояли на первых постах в администрации и при дворе. Наконец, они сами принадлежали к сенаторской касте и считали выгодным закрывать глаза на ее беззакония.
В итоге бедняки платили за богатых, и чем снисходительнее относились к последним, тем больше приходилось нажимать на первых, чтобы возмещать потери. Страстные тирады Сальвиана на эту тему подтверждаются кодексами и историками. В этом обстоятельстве кроется одна из причин исчезновения мелкой собственности. Мелкий собственник, уступая землю крупному, чтобы возделывать ее от его имени на положении колона, освобождался от земельного налога, что же касается поголовного, то покровительство господина облегчало ему его тяжесть. Городской ремесленник не имел этого выхода. Потому-то, может быть, хризаргир был самым отталкивающим из налогов. Но и plebs urbana (городской плебс) иногда искала и находила в патронате частного магната защиту от требований фиска.
Ниже сословия сенаторов стояли члены муниципальных сенатов, декурионы или куриалы. То были средние собственники. Этот класс и был главным объектом требований фиска. Куриалы не только платили aurum coronarium и поземельный налог. Они несли его за своих сограждан, в качестве сборщиков, распределителей и поручителей. Они распределяли общую сумму налога, наложенную на город и его территорию, выбрав из самой курии exactores (экзакторы), обязанных ее собрать II, наконец, должны были представить ее полностью в провинциальное казначейство. Таким путем правительство избавлялось от забот и издержек и обеспечивало себе уплату подати верным залогом. Оно не замечало, что выгоды этой системы были ничтожны сравнительно с приносимым ею злом. Таким путем оно открывало рану, через которую истекали живые силы, как материальные, так и моральные, римского общества.
Первая опасность заключалась в том, что одной части плательщиков позволяли устанавливать доли всех: тут слишком велик был соблазн облегчить себя за счет других. И куриалы облегчали себя не за счет крупных собственников сенаторов, а за счет мелких. Хуже всего было то, что в случае дефицита отвечали прежде всего экзакторы, в случае их несостоятельности — те, которые за них поручились, и наконец, вся курия, которая их назначила. Преследуя должников государства, куриалы таким образом оберегали свое собственное имущество. Понятно, как возбуждала их рвение подобная перспектива. «Что ни куриал, — говорит Сальвиан, — то тиран». Но это рвение обращалось им же на погибель, так как, истощив вконец мелкую собственность, они ставили на карту свою собственную. Чтобы избежать разорения, оставалось одно — уходить из курии. Но этого можно было добиться только по особой милости императора при возведении в сенаторское звание. Для большинства курия оказывалась капканом, который не выпускал свою жертву. К прикреплению куриала к курии клонился ряд законов, тяжело ложившихся на куриалов, — запрещение жить вне города, отчуждать свою собственность путем продажи или завещания, обязательство для сына наследовать повинности отца. Курия следила за исполнением этих законов не менее строго, чем государство. Она тотчас сжимала плотнее цепь на сочлене, который вздумал бы своей изменой увеличить общую тяготу.
Не одни куриалы привязаны были на вечные времена к своему положению. Облагая специальным налогом каждый класс, государство поставило себе неблагодарную задачу. Ему нужно было следить за тем, чтобы каждый платил ему положенное, и так как от известных групп оно требовало, кроме того, определенных услуг, то ему нужно было удерживать на определенном уровне не только имущественное положение данной группы, но и ее силы и навыки. Navicularii, рабочие арсеналов и императорских фабрик, чиновники — officiales, булочники — pistores, торговцы свиньями и скотом — suarii, pecuarii, снабжавшие хлебом и мясом Рим и Константинополь, составляли наследственные касты, из которых помимо государства нельзя было извлечь ни человека, ни денария. Те же соображения привязали солдата к армии, колона к земле. Человек, безвыходно запертый в своей профессии, чувствовал, что его энергия падает, труд его замедляется и мысль сжимается; он теряет понимание общих интересов, без которого нет патриотизма. Он не стремится уже улучшить свою долю. Смертельный яд распространяется в социальном теле, мертвя умы и воли. Конечно, зло имеет также другие причины, но наблюдая общий застой, характеризующий конец Империи, не следует забывать, что он связан и с дурными принципами фискального режима.
III. Военная служба и новая оборонительная система
[168]Система Августа не остановила вторжений варваров, и его преемники прибегли к новым средствам. Армия была разделена на пограничную и внутреннюю, причем последняя служила поддержкой для первой и поставляла в города гарнизоны, недостаток которых так тяжело чувствовался в III веке.
