В иберской Аквитании образовалось наибольшее (из всей области Трех Провинций) число новых civitates; — не потому, чтобы civitates, установленные здесь Августом, были слишком обширны. Нет: в этой области до римского завоевания дальше всего пошло политическое дробление, и теперь иберские общины только возвращались к традициям прошлого, что было довершено отделением их от кельтской Аквитании и образованием новой провинции, Новемпопулании
[185].
История галло-римских civiates не заканчивается с падением римского владычества. В нашу задачу не входит следить за их дальнейшими судьбами. Достаточно напомнить, чем они были в начале Средних Веков. Когда Церковь организовала свое правление, она приспособила к своим целям кадры, созданные государством. Она поставила епископов в главных городах civitatis, и архиепископов и «митрополитов» — в главных городах провинций. Таким образом, те и другие единицы получили, кроме политического, и религиозное значение. Еще доныне, после 89 года, заметна связь между территориальными делениями Галлии V века и списком епископских и архиепископских городов Франции с их округами.
И, однако, провинции были искусственными единицами, по сравнению с civitates. Эти последние были поистине живыми образованиями, глубоко коренившимися в прошлом. Неудивительно, что они удержались при франкских королях, как и при римских императорах, в качестве административных округов, тогда как провинции, в качестве политических единиц, исчезают почти везде до Хлодвига. Они сохранились только в церковной иерархии, как и сама Церковь устояла среди создавшихся вокруг нее развалин.
Два факта доминируют в эволюции муниципального строя — и вместе обличают его упадок: растущее вмешательство центральной власти во внутренние дела города и уклонение его населения от публичных функций.
В начале II века города большей частью оказались в трудном положении. Они выполнили большие работы без расчета и без системы. Императоры поощряли это. Они утверждали пожертвования частных лиц, и сами много давали городам.
Рост городского богатства, происшедшего из различных источников, налагал новые обязанности на государство. Это богатство составляло значительную долю публичного достояния, и государство не считало себя вправе игнорировать его. Устанавливается более прямой надзор губернатора над муниципальными финансами. К этой же эпохе относится учреждение кураторов (curatores reipublicae или civitatis).
По римскому частному праву куратор давался не малолетним, — они имеют опекуна, — но неспособным, расточительным и безумным: он давался не лицу, а имуществу. Отсюда и выросла должность куратора, которого император дает муниципию. Куратор проверяет счета, покрывает долги, утверждает или воспрещает отчуждения собственности, починки и постройки зданий, но у него нет власти — ни политической, ни судебной. В городе, интересы которого ему доверены, он не является ни магистратом, ни гражданином, ни даже обывателем, ибо он может быть куратором нескольких civitates, не находящихся в одной провинции. Свободный от всяких местных связей, он, по-видимому, находится в наилучших условиях, чтобы выполнить свой мандат с твердостью и беспристрастием. Он охотно соединяет со своим званием роль патрона. Чаще всего это один из высших чиновников сенаторского или всаднического сословия, иногда только муниципальный магистрат. В Галлии — и это, по-видимому, ее привилегия — кураторами всегда являются галлы, которые после того, как управляли одной civitas — делегируются кураторами в соседнюю. Римские колонии, например, Нарбонна и Лион, получали кураторами видных лиц, прошедших через высшие государственные должности
[186]. Куратором Фрежюса был только экс-магистрат Нима, а Авиньон, — простая латинская колония, поручен сенатору, бывшему претору.
Императоры в принципе не были враждебны муниципальной свободе. Она не ограничивала их всемогущества, наоборот: она оказывала полезное содействие их администрации. Но деспотизм — насильник по самой природе своей, и сила вещей увлекала его к дальнейшим захватам. Муниципий, вверенный куратору, фактически был отдан в опеку, и опекун — в особенности опираясь на императорское назначение — постепенно занял в нем первое место. Так, кураторство II века — бывшее исключительным и экстраординарным поручением — превратилось к IV веку в регулярную верховную магистратуру.
Отдельные фазы этой эволюции только изредка могут быть подмечены в кодексах и надписях. Очень рано куратор начинает простирать свою компетенцию дальше финансовых дел, захватывая нечто вроде административной юстиции. Эдилитет, стоя ближе всего к кураторству, был поглощен раньше всего. За ним последовали другие магистратуры. Куратор Восточной Империи наследовал функции не только эдила, но и дуумвира и квинквеннала. Он захватил надзор над путями сообщения, общественными работами, полицией. В конце концов он заведует муниципальной казной, сдачей подрядов, составляет и хранит реестры ценза, сосредоточивает в своих руках все управление города. Он — его отец, pater civitatis, как его обычно называют в V веке. До сих пор, к сожалению, не разрешен тонкий вопрос, представляет ли он в этой новой роли муниципий или центральную власть? Конечно, он уже не чужой среди управляемых: он является частью той курии, в которой председательствует, он берется из ее среды. Но это еще не значит, что не император назначает его. Только закон 409 года, относящийся к Галлии, представляет его лицом избираемым
[187]. Но уже в эту эпоху у городов была отнята большая часть их имущества и доходов в пользу Церкви и на пополнение дефицита императорской казны: ограбив их, нашли возможным предоставить им самим заведование тем малым, что у них еще оставалось.
Старые магистратуры не исчезли. Один закон Константина предполагает, что будущие кураторы проходят их. Одна надпись 352 года отмечает о кураторе Кельна, что раньше он был эдилом и дуумвиром
[188]. Но вообще в текстах мало указаний на эти магистратуры. Вероятно, раздробившись между всевозможными кураторствами, они потеряли смысл и чаще всего просто не замещались. Таким образом, мы имеем дело с новым типом муниципальной администрации.
Отвращение к публичным должностям, из-за причиняемых ими расходов, проявилось очень рано. Чтобы подстегнуть вялых и уклоняющихся, к концу II века изобрели новую форму латинского права — latium majus, дававшее, в отличие от latium minus, простым декурионам доступ к римскому гражданству. В эту же эпоху открыли так называемым incolae — переселенцам из других общин, натурализовавшимся в новой civitas — доступ к муниципальным почестям. Так, один воконтий допущен был в лионскую курию, один тревир прошел все магистратуры у эдуев
[189].
