Галлы так же страстно любили искусство, как и науку. Но их искусство, как и их литература, не имеет в себе ничего оригинального и является только последним отблеском классической традиции.
Путешественник, который по пути из Италии посещал галло-римские города, не чувствовал, что он перешел в другую страну. Он находил те же памятники, какие оставил по ту сторону Альп: форумы, храмы, портики, базилики, термы, театры, амфитеатры, триумфальные арки, мосты, водопроводы. Комбинируя и приспосабливая к своим нуждам и вкусам мотивы, идущие из Греции и Этрурии, римляне создали свой собственный архитектурный стиль. Он не оставался неподвижным, эволюционируя и в смысле строительных приемов, и в смысле эстетических принципов. Сдержанное изящество, которое характеризует I-й век, уступило место пышной, тяжелой декорации века Северов и массивным зданиям Константина. В галло-римской архитектуре, по зданиям, еще стоящим на почве Франции, и архитектурным обломкам, сохранившимся в ее музеях, можно проследить все эти изменения.
Частные жилища, дома богатых людей в городе и деревне еще меньше поразили бы италийца
[243]. Это — тот же план, то же расположение, с незначительными изменениями, вызванными особенностями климата: приспособлениями для топки и употреблением форточек. Внутри — та же мебель, та же декорация: фрески, мозаики, статуи. Но тут уже подражали не Риму, а прямо вдохновлялись образцами и уроками Греции. Римляне проявили оригинальность только в архитектуре. В других искусствах, объектом которых являлось только прекрасное, — они не перестали быть должниками Греции. Монополия художественных школ Афин, Пергама, Родоса, Александрии проявлялась, во-первых, в экспорте художественных произведений, а во-вторых — в эмиграции работников. Нанятые художники не создавали постоянных мастерских. Они вели странствующий образ жизни и переезжали туда, куда привлекал их расчет на какой-нибудь значительный заказ.
Из произведений искусства, выполненных в Галлии, мы знаем историю только колоссальной статуи Меркурия Арвернского — произведение Зенодора, который, наряду с этой работой, скопировал еще две чаши, приписываемые Каламису. Когда Меркурий был окончен, Зенодор был приглашен в Рим, чтобы сделать статую Нерона. Греки работали здесь и над менее значительными произведениями. Прекрасная лилльбонская мозаика носит подпись Т. Сения Феликса, гражданина Пуццоли. Часто греческие подписи встречаются и на произведениях гончарного искусства.
Те же иностранные мастера были, несомненно, инициаторами местных школ и мастерских. Такую местную мастерскую мы можем подозревать в Мартре, близ Тулузы. Там был открыт целый клад статуй, из которых иные восходят к I веку по P. X., большинство — к III и IV. Они скучены на тесном пространстве, часто в бесформенных обломках. Возможно, что это дело христиан, ограбивших местные виллы и похоронивших в громадной могиле языческих идолов. Их мрамор взят из соседних каменоломен (ныне Сен-Беа в деп. Верхней Гаронны). Очевидно, они сделаны тут же на месте: ничего не обличает в них искусного резца греческого скульптора.
Скульптуры, завещанные римской Галлией, можно разделить на несколько категорий. Это — прежде всего великие произведения, как Венеры Фрежюса, Вьенны и Арля, Арльский Фавн, Везонский Атлет, Отенский Воин и другие наиболее известные статуи — гордость французских музеев. Оригинальные создания или копии знаменитых произведений, они свидетельствуют только о вкусе любителей, которые приобрели их за большие деньги издалека. Затем идут второ- и третьестепенные произведения, более или менее удачные слепки, чаще всего посредственные и всегда банальные вещи — типы, размноженные так называемым эллинистическим искусством. Если на произведении нет подписи, и если оно из бронзы, то мы никогда не знаем, имеем ли мы дело с привозным или местным произведением, а в последнем случае — с работой местного или привозного мастера.
Остаются подлинные галльские произведения, — подлинные как по сюжету, так и по исполнению. Галльский сюжет, впрочем, еще не доказывает непременно их «галльского происхождения». Памятники этого рода — либо надгробные барельефы, представляющие сцены из реальной жизни, либо фигуры богов с атрибутами, передающими представления местного политеизма. Однако и иностранные артисты могли вдохновиться религиозной мыслью своих клиентов и уловить верный образ действительности. Решающей в данном случае оказывается фактура: в произведениях галльского мастера она является неловкой, нескладной, даже грубой, если не прямо варварской. Вероятно, не вся галло-римская скульптура такова; это — так сказать, только ее простонародная стихия, интересная с этой точки зрения, но не имеющая никакой художественной ценности.
Александрийская школа, наследница школ Малой Азии, была в I веке самым деятельным очагом эллинского искусства. Ее влияние на Галлию шло не только через Италию, но и путем прямых сношений. Между Египтом и средиземноморскими портами Галлии поддерживались постоянные связи. Ним, по своему первоначальному населению, был египетской колонией. Неудивительно, если египетские культы, идя по путям прилива восточных культов вообще, распространились по долине Роны до берегов Рейна. Неудивительно, если галлы, стремясь воплотить в человеческие типы представления о своих национальных богах, заимствовали некоторые из своих символов от эллинистического Египта Лагидов. Филиация между образом Сераписа и Диспатера неоспорима. Но главное, что Египет дал Галлии, это было последнее выражение того искусства, которое до конца сохранило способность обновления, — живописный барельеф, изобретенный пергамской школой, освобожденный от его героического стиля и сведенный к более скромным сюжетам. С тех пор, как он стал комнатной декорацией, он все больше склоняется к интимному реализму с его любовью к детали, к характерному в живой действительности, наблюдаемому в самых скромных существах, в индивидуальном портрете, в племенных особенностях. Все это мы находим в галло-римской скульптуре mutatis-mutandis, сообразно отличиям эпохи, места, качества, производителей и публики.
