Завидев Лумумбу он хрюкнул и стал решительно продираться сквозь толпу.
— А, Штык! — проревел он так, что становилось ясно, кто здесь на самом деле главный. — И у тебя проблемы? Тогда становись в очередь. Я первый пришел.
— Я здесь не по частному делу, а как представитель власти. — отчеканил полицеймейстер. — Произошло убийство, и господин маг является… — он кинул опасливый взгляд на учителя, — важным свидетелем. Так что, попрошу. — щуплый полицейский попытался плечом оттеснить Ростопчия, но тот не двинулся с места.
— Да хоть чертом лысым пусть является. Этого проныру Живчика убили, а мне срочно требуется маг. Подождет твое расследование. Мертвецу-то уже всё равно…
— Убит градоначальник. — зашипел сквозь зубы Штык. У него дергался глаз. — Дело государственной важности.
— Кнут убит? — тихо переспросил Ростопчий. Он весь преобразился, будто медведь, учуявший колоду с медом. — Когда? В его кабинете уже побывали? А дома? Много народу в курсе?
— Да я сам узнал час назад. — буркнул Штык, успокаиваясь. — Тело обнаружили рыбаки, под мостом… К берегу прибило, застрял в камышах. — он непроизвольно сглотнул и поправил галстук. — Кабинет я опечатал, домой к нему молодцов послал — тоже чтоб опечатали, у него там наверняка бумаги. А сам — сюда. Они вчера с этим, — он кивнул в сторону Лумумбы, — На кладбище собирались.
— Ага… — Ростопчий что-то прикидывал про себя. — Значит, это не пустой был треп. — говорил он так, будто Лумумбы рядом не было.
— Какой треп? — переспросил Штык.
— А, тебя ж тогда не было… — вспомнил промышленник. — В тот вечер, когда Живчика грохнули, мы все у Ленки сидели. Он трепался, будто умеет с зомби разговаривать. Смекаешь? — промышленник многозначительно поднял бровь.
— А Цаппель за это ухватился! — будто прозрел Штык.
— Господин Лумумба. — вспомнил полицеймейстер. — Кроме вас и фон Цаппеля, кто еще присутствовал на кладбище?
— Мои ученики и понятые господина градоначальника. — ответил учитель, и нетерпеливо поморщился. — Слушайте, мы так и будем торчать в фойе? Вам не кажется, что назрел конфиденциальный разговор? — и он обвел взглядом толпу. — Может, поднимемся ко мне в номер?
— Нет! — вдруг засуетился Ростопчий. — Поехали ко мне… — и, взяв Лумумбу за рукав, потащил к выходу.
— Пааазвольте. — Штык перегородил дорогу. — Это — полицейское дело.
— Да ты что? — выкатил глаза Михайла Потапович. — Совсем нюх потерял? Да я тебя… — он занес кулак, будто бить людей для него — обычное дело.
Лумумба, спокойно взяв его за запястье, руку отвел. Видно было, что Ростопчий сопротивлялся, но учитель оказался сильнее.
— Господа… Льстит, что вы оба проявляете внимание к моей скромной персоне, но… — он брезгливо отпустил Ростопчия, — Не будем мешать правосудию. Бытовыми делами я смогу заняться после того, как поговорю с любезнейшим господином полицеймейстером. — и кивнул полицейским. — Прошу, господа. Раньше сядем — раньше выйдем.
— Вы тоже. — впервые Штык обратился к нам с Машей. — Во избежание распространения нездоровых слухов.
Глава 15
Маша
Лично я думаю, Цаппеля грохнули свои же. Хотя бы те молодчики, которых он на кладбище притащил. Рожи у них, мало того, что незнакомые — явно не наши, не городские, так еще и насквозь уголовные. И слиняли они слишком быстро. Я тогда еще подумала: обделались со страху и к реке побежали — портки стирать. А выходит, вовсе они не испугались. Узнали про сокровища, которые Зиммельдорфиха зарыла, и ходу.
Возможно, прямо сейчас клад копают. А Ядвигу жалко. Такая она была печальная, одинокая… Каково это: знать, что тебя отравил собственный муж? А Цаппель и вправду злодей. Ходили слухи, что он по подвалам на беспризорников капканы ставит. Теперь я им запросто верю…
Когда Лумумбу повинтили, внутренний голос твердил: уходи, пока на тебя никто не смотрит. Скройся, заползи в канаву и сиди там, как мышь под метлой… Но я заупрямилась: надоело. Надоело быть незаметной, прятаться при малейшем шорохе, чувствовать себя никем. Вон, магам убийство шьют, а они скалят зубы как ни в чем ни бывало. Ни Ванька не боится, ни Лумумба. Хочу, как они. Чтоб ничего не бояться и ни на кого не оглядываться!
К тому же, с ними довольно весело. Всё время что-нибудь происходит.
Когда уходили из гостиницы, я даже испугалась, что про меня забудут. Но Штык не забыл. Вообще-то он мужик неплохой, даже хороший. Делает для города, что может, кражи расследует, убийства. И не только всяких там денежных мешков, простым людям тоже помогает.
Я знаю, потому что Бабуля к нему иногда обращался. Дети часто терялись: одни убегали, наслушавшись сказок про магию, другие — от непутевых, обдолбавшихся Пыльцой, родителей… Вместе они многих спасли. Находили, вразумляли, отправляли по домам. Если это было невозможно, пристраивали в другие семьи или в ученики к ремесленникам. Самых трудных, одичавших, потерявших всякую надежду — забирали мы…
Не могу перестать думать о Бабуле. Увидев прошлой ночью как он изменился, я почти потеряла надежду. Пока он оставался Зверем — страшным, несчастным, с чешуйчатой головой и огромным, заросшим шерстью телом, была уверенность: таким он быть не захочет. Но сегодня ночью… Это был почти что он, такой родной и хорошо знакомый. Только лучше. Такой как мы с Ласточкой его себе представляли в мечтах. Мы обе были в него влюблены… Но это не такая любовь, когда сюсюканья и поцелуи при луне, а совсем другая. Безнадежная. Страшная. Мы-то знали, у кого на самом деле его сердце… Только Бабуля теперь по ту сторону ходит, а любовь его здесь осталась. Он ведь чуял, что так случится, и сам от нее отказался.
А в Управлении ничего не изменилось. Накурено и мрачно, как и пять лет назад. Стены обшарпанные и полы грязные, будто их с тех пор и не мыли ни разу. Полицейские бегают, как ошпаренные — из-за убийства градоначальника. Таких громких дел у нас отродясь не было, вот и вздрючили их по полной.
Никаких бомжей и пьяниц, не наблюдается, только за конторкой дежурного сидят две девки в лифчиках и панталонах и уличными голосами орут частушки. На них никто не обращает внимания.
Нас почти силком протащили в кабинет полицеймейстера. Здесь было почище, но воняло всё так же гадостно — горелой бумагой и махоркой.
Штык, отмахиваясь и отбрыкиваясь от подчиненных, захлопнул дверь, запер её на ключ и, стремительно пройдя через комнату, упал на своё место за старым, изрезанным ножиком столом. Базиль уселся в единственное гостевое кресло. Нам же с Ванькой пришлось довольствоваться табуретками у стенки.
— Итак, приступим. — сложив руки на груди, Штык мрачно посмотрел на Лумумбу. — Когда и при каких обстоятельствах вы виделись с господином фон Цаппелем в последний раз?
— Господин полицеймейстер. — откликнулся тот. — Думаю, пришло время поговорить начистоту. — и, достав из внутреннего кармана какие-то корочки, протянул их через стол.
