Пока прошлым летом ко мне не подошел один соавтор сценария, Бахыт Килибаев, и не сказал: «Давай сделаем анимационный ремейк «Иглы»». Я никогда не думал о 3D и анимации. Это, наверное, единственная техника, в которой я бы мог поработать с образом Цоя. Потому что никто бы его не играл. Это была бы ожившая живопись. А живопись – это искусство. Виктор сам был искусством. Эта идея стоит того, чтобы о ней думать. Но только зачем делать ремейк… Надо делать тогда продолжение. Но для этого я должен увидеть историю, которая меня зацепит… На что Бахыт согласился и сказал: «Да, ты прав. Надо делать продолжение. Давай думать». Рисунки и анимация для меня являются единственной возможностью поработать с Виктором Цоем, и его Дух там будет присутствовать. А иначе Вася Пупкин должен притвориться Цоем, мы должны притвориться, что верим ему, что он Цой, а зрители должны притвориться, что верят нам…
А потом, уже после идеи анимационного продолжения, пришла идея «Remix». И когда возникла необходимость в досъемках – если с Сашей Башировым, с Мариной Смирновой и с Петей Мамоновым – это все возможно, то с Виктором – нет. И если необходим Виктор, в тех сценах, где у нас нет материала с ним, который мы можем вмонтировать, то там естественны только рисунки. Причем я не хочу туда вводить мультипликацию. А именно рисунки в том стиле, который разработали вы – 2D, строгая графика в стиле граффити. Сначала фотографии, которые появляются в «Remix», будут нарисованными. Потом через эти фотографии мы увидим нарисованные истории, как комикс. Это больше отвечает духу «Иглы», чем 3D-анимация.
Д.М.: В принципе, как так получилось, что чистый андеграунд (я не рассматриваю вариант Сергея Соловьева с «Ассой», когда коммерческий режиссер снимает коммерческий фильм, привнося туда элементы андеграунда) оказался хитом проката? Это же невозможная в принципе вещь.
Р.Н.: Думаю, это было востребовано в те годы. Как ленинградский рок. Питерские рокеры были полными маргиналами. Все концертные залы и телевидение были заполнены эстрадой. И вдруг в тот период, во второй половине 80-х, они смогли выходить на массовую аудиторию и стали собирать стадионы. А до этого заполняли только квартиры. То же самое было и с фильмом «Игла». И этот стиль, и люди, которые в нем снимались, и тема оказались такими востребованными, что люди повалили массами. Это было альтернативное кино и веянье новой эпохи. Я много тогда ездил по стране и представлял «Иглу». И мне часто говорили такие смешные вещи, типа: «А можно нам вас и Виктора Цоя считать глашатаями перестройки?» (Смеется.)
Д.М.: В общем, вы попали на гребень волны!
Р.Н.: Да. Если бы эта картина появилась раньше, ее положили бы на полку, и она бы не вышла. А позже – ее никто бы не увидел, потому что разрушилась вся система проката и вся страна. Все сломалось. В кинотеатрах перестали показывать отечественное кино и стали крутить пиратские американские копии. Большинство кинозалов позакрывалось вообще. Словом, мы попали в то счастливое время, когда еще существовала мощная система кинопроката и киносети – напечатано было больше 1000 копий. Фильм смотрели по всей стране. Его смотрели целый год. «Игла» вышла на экраны в феврале 1989 года, а следующую зиму и весну я видел ее еще в репертуарах кучи кинотеатров. Везде была «Игла». Целый год. Это фантастика! Значит, директора кинотеатров ее не снимали с проката, так как люди все еще активно ходили, и она давала хорошие сборы.
Д.М.: А на тебя свалились деньги и слава? (Смеется.)
Р.Н.: Да. Международная известность! Посты! Я стал художественным руководителем студии художественных фильмов на «Казахфильме». Я об этом никогда не думал. Для меня все это было неважно. Я, разумеется, отдавал отчет, что мы делаем нечто потрясающее. Конечно, мы понимали все. Я сомневался в одном. Что наш месседж дойдет. Никто не ожидал, что стена так быстро сломается. Смотри, в 1986 году мы снимали «Йя-Хха» о питерской инди-сцене. За нами гонялась милиция. У нас пытались отнять камеру. Меня вызывали в отдел культуры и комсомольскую организацию. Виктор Цой и группа «Кино», которые там снимались, – были в черных списках КГБ. В Москве ему запретили выступать. Он приходил в клуб, и там вырубали свет на выступлении. На квартирах проходили его нелегальные концерты, – кто нагрянет – всех схватят. В 1987 году мы начинаем снимать «Иглу». Чувствуем, конечно, ветер перемен. Но все равно – никакой уверенности в том, что наш фильм выпустят на широкий экран, не было.
Д.М.: В принципе, снимая в 1987 «Иглу», ты делал то же самое, когда снимал в 1986 «Йя-Хха», которую никто тогда не увидел? Ты так же выкладывался…
Р.Н.: Совершенно верно. Но время изменилось. Горбачев. Ельцин. В стране произошли перемены. И когда в 88-м году Госкино принимало картину – мы ее сдали в мае – июне, в стране возникла такая атмосфера, что стало опасно что-либо запрещать. Потому что гласность тогда расцвела полным цветом. Та гласность, которая разрушила старую идеологическую систему, казавшуюся нерушимой. Люди стали выражать все, что они думают. А те, кто запрещали, попали в опасную ситуацию – их могли привлечь к ответу. И вдруг стало опасно запрещать. Те, кто верил в «Иглу», стали за нее активно бороться и защищать. В результате картина была принята. Единственным замечанием Госкино стало: «Уберите титр «Советскому ТВ посвящается». На что я ответил: «Не уберу. Потому что в ленте используется много телеархивов, мы взяли много цитат из советских телепередач, поэтому и посвятили». Они думали, что и тут кроется какая-то провокация и издевка. Но сказали: «Ладно!»
Д.М.: Соловьев и ты двигались тогда параллельно. Привлекая в свои фильмы рок-тусовку. Но он не стал частью рок-тусовки, а ты всегда ею был. Как так?
Р.Н.: Потому что я сначала вошел в определенную тусовку, а потом стал снимать с ней фильмы. А не наоборот, как Соловьев, который просто запускал фильмы и привлекал людей, подходящих по теме.
Д.М.: А с кем у тебя были самые близкие отношения среди рокеров?
Р.Н.: С Цоем, конечно. А первым рокером, с которым я познакомился, был Кинчев.
Д.М.: И начался твой рок-н-ролл?
Р.Н.: Начался он гораздо раньше. В начале 60-х. Когда я был ребенком и на меня обрушился рок-н-ролл. Я услышал записи, которые приносил старший брат домой. На пленке Тип 2, склеенной ацетоном, ужасного качества. На магнитофонах «Днепр» и «Маг-59» из них доносились жуткие и чарующие новые звуки. Это был Чак Берри, Литтл Ричард, Джерри Ли Льюис, Элвис Пресли и Эдди Кокран… Потом были «Битлз» в году 1963… В 1964 пошла мания… Музыка стала моим мировоззрением. Я помешался на роке. И он стал для меня всем. Эта музыка вошла в абсолютную вибрацию с моими внутренними жилками, мозгом, чувствами, глазами и ушами. Вся моя жизнь проходит под рок. Для меня это не просто звуки и образы. Для меня это в первую очередь стиль жизни и взгляд.
Д.М.: Как трансформировались твои музыкальные вкусы в течение десятилетий?
Р.Н.: Я слушал все! Как меломан. Но среди всего были столпы, которые оказывали наибольшее влияние. Сначала это рок-н-ролльщики. Потом «Битлз», которые произвели взрыв. Как сказал один мой приятель, – нам дико повезло, «мы попали к рок-застолью», все рождалось на наших глазах. Вся эта революция с архитектурой, живописью и литературой. Невероятный взрыв креатива 60–70-х. Все это создавалось на виду. И это была настоящая магия. А сколько было надежд на будущее, когда пришла «Власть цветам», и когда сотни тысяч молодых людей снялись со своих мест и отправились на поиски идеалов! Послевоенное поколение отказалось от наследия отцов и войны. Это продолжалось многие годы, и я прошел все этапы вместе с ними.
