– Моя жизнь посвящена Беспощадному! – ответила Сибилла. – Если Тим-Книжник спас меня, значит, так хотел Он. Мы все в его власти, олдер!
Она повернулась к Бегуну и выпрямилась в полный рост, развернув плечи и вздернув подбородок. Хотя она была голой, израненной и беременной, да и росту в ней было чуть более пяти футов, но смотрелась Сибилла величественно, как и положено смотреться одной из верховных жриц Сити.
По ее телу потоками стекала розовая вода, река вокруг ее бедер окрасилась красным, от холода пошла пупырышками посиневшая кожа, но в ней чувствовалась сила и привычка повелевать.
Правда, повелевать уже было некем.
Обезображенное лицо Бегуна выразило крайнее удивление. На него выступление Сибиллы впечатления не произвело. А вот то, как она его назвала, явно зацепило.
– Ты назвала меня олдером?
Он несмело засмеялся.
– Серьезно? Я – олдер?
Он вопросительно посмотрел на Книжника, тот пожал плечами.
– Меня она назвала так же. Надо признать, что выглядим мы необычно… Не бойся, жрица! Мы не олдеры!
– Мне сейчас плевать, кто вы, – сказала Сибилла. – Олдеры вы или живые люди – я потом разберусь. Главное, что вы не воины из Тауна, потому до сих пор живы.
Она погрузилась в воду с головой, завершая омовение, вынырнула и не торопясь вышла на берег, к лежащей грудой одежде. Старую рубаху она использовала вместо полотенца, а потом натянула прямо на голое тело несколько армейских свитеров, заправила их в штаны и закрепила всю конструкцию брезентовым поясом.
В одежде Тима она выглядела комично, все было не по размеру. Хотя Книжник богатырским сложением не отличался, но жрица была действительно миниатюрной, и даже свободные свитера висели на ней мешком, облегая только раздутый живот.
Маленькая, беременная, замерзшая, избитая…
Зато ярости в ней было – выше крыши.
Она была очень опасна – это буквально витало в воздухе, и Книжнику подумалось, что недооценивать эту герлу, полагаться на то, что она станет послушной из благодарности за спасенную жизнь, – большая ошибка. Она была… Она была, как граната с выдернутой чекой: несколько секунд – и рванет, и выжжет все вокруг своей огненной ненавистью.
– Если вы олдеры – да будет так! – повторила она. – Я вас не боюсь!
– Тихо! – выдохнул вдруг Бегун.
Он замер и закрутил головой, прислушиваясь. Казалось, что его уши двигались по каким-то особенным траекториям, отдельно от облезлой головы, улавливая шорохи и странные звуки, которыми полнилось все вокруг.
Город обволокло липкой, как сосновая смола, тишиной, но она была мнимой. Такой ложной тишиной полнятся поздней осенью окраины городов, где человек – редкость. Она наступает, когда с первыми морозами на мертвых улицах стихают все звуки: и птичий гомон, и гул насекомых, и шорох листвы, и только хриплые крики ворон изредка нарушают безмолвие.
Ничего.
Он не слышал ничего, кроме ветра, посвистывающего в пустых оконных проемах. Это означало, что вождь Парковых отвлекает его внимание, а значит, готовит какую-то пакость! Чего от него еще ждать, как не очередного трюка?
– Бегун! – сказал Книжник, презрительно кривясь. – Заканчивай свои тупые игры!
Вождь Парка сделал жест рукой – мол, молчи, и весь превратился в слух, даже глаза зажмурил.
Исполнение было – закачаешься! Трудно не поверить! Вот сейчас он скажет, что враг близко, и снова попросит Тима его развязать.
Книжник открыл было рот, чтобы рассказать Бегуну про идиотские фантазии, которыми его, Книжника, не проведешь, но тут же его захлопнул – он тоже уловил то, что слышал Бегун.
Словно гудели пчелы, далеко-далеко, на грани слышимости. Но это были не пчелы. Звук состоял из множества голосов. Разные тембры – от низкого до визга. Далеко, слов не разобрать, только перепады тонов. И еще – посторонние звуки. Вот лязгнул металл о металл. Вот зашуршала под катящимися колесами каменная крошка. И снова: бу-бу-бу-бу! Кто-то спорит или кричит. Недалеко, может быть, за пару кварталов от них. Ничего не боятся, идут в открытую, шумят, переговариваются.
Голоса приближались!
Времени на размышления не оставалось. Еще несколько мгновений, и любое принятое решение ничего не изменит – их судьба станет предопределена. Они или исчезнут, или умрут.
И Книжник принял единственно верное в такой заварухе решение. Как учила Белка: не можешь одолеть врага сейчас – беги. Потом одолеешь. Только мертвый не может ударить в ответ. Нужно оставаться живыми.
Тим махнул рукой жрице – садись!
И та послушалась, полезла на сиденье ган-кара, оглядываясь на Бегуна через плечо. Наверное, выражение лица у Тима стало соответственное, к спорам не располагающее.
Книжник проводил жрицу взглядом и забросил в кэрродж последнюю сумку с вакциной. Потом посмотрел на Бегуна, пристегнутого к трубе пластиковыми наручниками, вытащил из ножен доставшийся по наследству тесак и решительно двинулся к пленнику.
Пластик стяжки лопнул под нажимом лезвия, освобождая занемевшие кисти Бегуна.
Вождь выдохнул с нескрываемым облегчением.
– Руки за спину! – приказал Книжник свирепым тоном, держа тесак в опасной близости от горла вождя. – Не заставляй меня повторять. Зарежу!
– Тогда режь, – Бегун, болезненно морщась, растирал пальцы, но команду выполнять не спешил. – Не будь мудаком, Червячок. Свяжешь меня – и нам всем пиздец. Мы или выживем вместе, или не выживет никто! Заруби на своем сопливом носу!
Книжник замер. Он явно обдумывал, в какой висок треснуть вождя рукоятью ножа, чтобы не выступал.
Вождь Парка оскалился.
– Башкой пошевели, умник, если еще не всосал! Сейчас не я твой главный враг!
Вечные враги смотрели друг на друга, оценивая ситуацию.
Острие тесака по-прежнему было направлено в шею вождя, но пауза затягивалась. Бегун знал: тот, кто долго размышляет, убить или нет, скорее всего не убьет.
Время шло, голоса приближающихся вэрриоров Тауна уже можно было различить, не напрягая слух. И оставалось не больше пяти минут, чтобы исчезнуть или принять бой.
Книжник опустил лезвие и сунул нож в ножны.
– Садись за пулемет, Червячок, – сказал Бегун с облегчением. – Я уж как-то с лошадьми справлюсь.
– Давай лучше ты за пулемет, – предложил Книжник, взбираясь на козлы. – Стрелок из меня хуже, чем возница.
– Годится, – кивнул Бегун.
Он повернулся к Сибилле.
– Ленту подавать умеешь?
Та кивнула.
– Тогда – подавай!
И Бегун, шипя от боли в спине, полез на сиденье пулеметчика.
Тим подхватил вожжи.
