– Бэбик живой, – сообщил он Бегуну. – Он двигается!
Сибилла снова застонала. Мышцы брюшины и бедер жрицы напряглись. Она оскалилась, зажмурила глаза и…
Книжник сперва обрадовался, но тут же сообразил, что в промежности показалась не голова ребенка, а часть какого-то кожистого пузыря, который Сибилла умудрилась вытолкнуть наружу вместе с кровью, обильно выступившей из вагины. Этот пузырь был плотным, непрозрачным, словно бельмо, он мешал ребенку выйти и не выходил сам, и каждая новая потуга Сибиллы только усугубляла проблему. Плоть рвалась и кровоточила, но не выпускала плод из чрева.
Повинуясь инстинктам, а не разуму (разум как раз криком кричал Книжнику: «Не лезь!»), Тим поднял лежащий рядом с углями тесак. За его спиной охнул Бегун (Беспощадный знает, что пришло ему в голову при виде Книжника, хватающегося за нож), но Книжник уже сделал то, что надумал: придержал одной рукой жрицу, надавив на лобок, а второй, с неожиданной для самого себя ловкостью, чиркнул кончиком раскаленного лезвия по поверхности пузыря. От прикосновения стали живая ткань разошлась почти мгновенно, лопнула, выплескивая наружу желтоватую жидкость, отдающую фекалиями.
Сибилла вскрикнула, снова потужилась – раз, второй, третий. Ее тело изо всех сил пыталось исторгнуть из себя плод, и это почти удалось: из складок разбухшей окровавленной плоти показалось бледное, покрытое редкими волосенками темя бэбика. Книжник замер, боясь вспугнуть удачу.
Еще одна судорога прошла по телу жрицы, и головка начала протискиваться наружу. Мягкие кости черепа ребенка деформировались, головка поменяла форму, продираясь через узкие ворота, ведущие к жизни. Это было страшно, омерзительно и прекрасно одновременно. Жизнь плохо пахла, была покрыта кровью, дерьмом и слизью. Она приходила в мир с криками, хрустом раздвигающихся тазовых костей, с хриплым дыханием и горячечным липким потом… Но она была чудом в мире, где давно правила неизбежная смерть. И Книжник ощущал это особенно остро потому, что Беспощадный стоял у него за плечом и ждал, чем закончится схватка. У него было много возможностей довести дело до конца, но сейчас он был бессилен. Или играл с жертвой, изображая бессилие.
Рука Сибиллы вцепилась в кисть Тима с такой нечеловеческой хваткой, что кости едва не хрустнули от пожатия. Еще одна серия схваток сотрясла тело роженицы, но головка не продвинулась ни на дюйм. Сибилла перевела дыхание. Глаза ее снова обрели осмысленное выражение.
– Разрежь… – простонала она. – Разрежь меня там!
Тим с ужасом посмотрел на жрицу и замотал головой.
– Ты с ума сошла!
– Дай ей выйти! Мы обе умрем…
– Я не знаю, что резать! – Книжник едва не плакал от бессилия.
– Слушай меня, олдер, – голос у нее сипел, звуки с трудом пробивались через пересохшее горло. – Ничего не бойся. Она слишком большая для меня, такое бывает. Потрогай меня там… Я скажу тебе, где…
– Она умрет, – сказал Бегун за спиной Книжника. Он посмотрел в мутные глаза Сибиллы. – Ты истечешь кровью, жрица.
– Я точно умру, если ты этого не сделаешь…
Она со свистом вдохнула и медленно выпустила воздух сквозь сжатые зубы.
– Давай же, она тебя не укусит…
Книжник подчинился. Плоть была туго натянута, головка ребенка застряла на самом выходе, достаточно было расширить рану, которая уже была. Книжник зажмурился на миг, потом открыл глаза и посмотрел на свои окровавленные пальцы. Они не дрожали – это было хорошо. Но внутри у него все ходило ходуном. Одно неверное движение – и он вскроет череп бэбика. Один крупный сосуд – и с Сибиллой будет покончено.
– Вот здесь. В самом низу… Нож в огонь, а потом режь… Понемногу. А я буду тужиться…
Лезвие, побывав в пламени, пошло радужными разводами.
Книжник склонился над промежностью жрицы. Когда раскаленный металл с шипением коснулся влажной плоти, Сибилла вскрикнула, и Тим отпрянул, едва не уронив нож на землю.
Он не мог. Ему нужно было время, чтобы решиться, а этого времени у них не было.
– Дай сюда!
Бегун забрал тесак, перехватил его поудобнее.
– И придержи ее, чтобы я чего не того не отрезал…
Книжник открыл было рот, но Бегун уже не слушал его. Он, в отличие от Тима, был готов действовать без колебаний.
– Держишь? – спросил он и, примерившись, рассек тело в указанном месте.
Одного движения оказалось недостаточно, и Бегун уверенно углубил разрез, не зацепив головы ребенка.
Сибилла закричала.
Запах горящей плоти и волоса ударил Книжнику в ноздри. Руки жрицы снова вцепились в него с невероятной силой.
– Ну вот… Ну вот… – сказал Бегун неожиданно нежно. – Вот… Пошло.
Тим не мог видеть, что именно происходит, но мог догадаться. Каждое содрогание тела Сибиллы выталкивало бэбика на белый свет. В сырую полутьму разрушенного верхауза. В мир, где смерть всегда находилась рядом с живыми на расстоянии вытянутой руки. Вот показалось плечо, вот вышло второе… Дальше пошло легче.
Бегун встал, держа на ладони ребенка, больше похожего не на живое существо, а на тряпочку. Головка новорожденного болталась на тонкой шейке, ручки и ножки бессильно свисали по сторонам. Он был покрыт кровавыми разводами, комками плотной светлой слизи, собственным дерьмом и все еще соединен с матерью узловатой веревкой пуповины.
– Мертвый, – он приподнял руку, демонстрируя Книжнику и Сибилле неподвижное тельце. – Это не девочка, Сибилла. Это мальчик, и он умер. Все зря…
Бэбик не подавал признаков жизни.
Сибилла больше не стонала. Тишину старого склада нарушало только фырканье лошадей, хриплое дыхание жрицы да пощелкивание горящих на ржавом листе веток.
– Дай его мне, – Сибилла едва тянула голос, но говорила повелительно, и Бегун протянул ей мертвого малыша.
В конце концов это был ее малыш.
Жрица взяла бэбика на руки и неожиданно сильно шлепнула по крошечной попке, встряхнула и еще раз шлепнула. Бегун посмотрел на Сибиллу с недоумением, Книжник же почти с ужасом, но ни тот, ни другой не тронулись с места. Жрица явно знала, что делала.
Новорожденный кашлянул, но кашлянул как-то несерьезно, едва слышно, и тут же снова затих. Сибилла поспешно сунула палец ему в рот, выковыривая оттуда густую слизь, забившую бэбику горло, встряхнула, шлепнула…
Малыш закашлялся, на этот раз сильно, и… закричал! Это было сложно назвать криком, скорее уж запищал, как птенец. Но он дышал! Он был жив!
На лице Книжника появилась дурацкая широкая улыбка, как будто бы это он оживил малыша. Он посмотрел на Бегуна и увидел на его облезлой изуродованной физиономии точно такую же дурацкую улыбку. Вождь смотрел на новорожденного и в глазах Тима впервые выглядел, как чел, а не как двуногий зверь.
– Жилка в пуповине бьется? – спросила Сибилла.
