– Бегун, мы поднимем на ноги весь Стейшен! Убери пистолет! – Тим понимал, что все висит на волоске. Еще миг – и раздастся выстрел.
Вождь покачал головой.
– Она заслуживает смерти! Не хочешь, чтобы я стрелял! Ты ближе – перережь ей горло!
– Не тебе решать, – твердо сказал Тим. – И судить ее не тебе и не мне. То, что ты творил, – не лучше.
– Да? – осклабился Бегун. – А как быть с тем, что творил ты? Ты и твоя рыжая?
– И не мне, – повторил Книжник. – Беспощадный рассудит!
Он повернулся лицом к Исцеляющей, продолжая закрывать ее от выстрела своей сутулой спиной.
– Зачем ты все это рассказала? Я не спрашивал тебя.
– Ты слышал, как они плачут, олдер? – Знахарка не пыталась бежать, она даже не тронулась с места. – Ты слышал, я знаю. Я теперь плохо сплю по ночам, потому что они все время плачут и плачут… Но у нас не было другого выхода! Еще пять зим – и Стейшену конец. Конец моему племени! Ты даешь мне надежду своей вакциной, но даже Беспощадный не сможет сделать так, чтобы мы не рожали уродов.
– Есть такое слово, – сказал Книжник с брезгливой жалостью. – Мутации. Я не уверен, что ты понимаешь, что это. Дыхание пришло к вам из Горячих Земель, Исцеляющая. Давно пришло, может быть, с водой, может быть, ветер принес красную пыль… Вы же жгли в печах деревья, в которых было Дыхание? Вы ели мясо, наполненное им? Вы ловили отравленную рыбу? Вы дышали воздухом, принесенным ветром с Горячих Земель? Вам уже не поможет мое лекарство. И те дети, что вы отобрали у жриц Сити, не помогут вам выжить… Вы все умрете…
– Так что нам делать, олдер? – воскликнула знахарка с неподдельным отчаяньем. – Что нам делать?!
Книжник видел, как из ее горящих безумных глаз потекли слезы.
– Уходить, – он говорил ей правду, но не всю правду. – Вам надо было уходить. Бросать все и переселяться в новое место. Только это могло вас спасти от вымирания. Дело не в вас, Исцеляющая. Стейшен изменился – тут больше нельзя жить. Никому.
Правда была в том, что для нее и для всех других, кто родился под сводами самого безопасного места в округе, уходить было уже поздно. Можно уйти от Дыхания, но это не значит, что Дыхание уйдет из тебя.
– Только у детей еще есть шанс уцелеть, если ты выведешь их из Стейшена. Куда угодно. Хотя бы вернешь в Сити. Сити теперь город мертвых, потому что ты дала Проводнику дельный совет… Но там можно поселиться.
Исцеляющая улыбнулась.
– Значит, я сделала все правильно? Значит, дети из Сити чисты? Значит, они будут будущим моего племени?
За спиной Книжника захрипела от бессильной ненависти Сибилла, но Бегун держал ее крепко.
Знахарка засмеялась. Смех у нее был чудесный, звонкий, как весенняя капель.
– Я все сделала правильно…
– Сдохни первой, – процедил Книжник и плюнул ей на ноги.
Никакого сожаления. Никакого раскаяния. Незамутненная радость убийцы.
Он вспомнил, как плыли по реке трупы, как жутко пахло кровью и блевотой в темном ангаре, как блестело на щербатом, покрытом инеем бетоне вырванное глазное яблоко, и повторил:
– Сдохни первой…
Рука его легла на рукоять тесака, но знахарка сделала еще шаг назад, ловко развернулась и почти мгновенно исчезла с глаз. Шаги ее были беззвучны, движения точны, а мысли, в этом Тим был почти уверен, радостны и легки.
– Слизняк… – слова Сибиллы жгли, как угли. – Трусливое дерьмо.
– Мертвые не мстят, жрица, – сказал Книжник спокойно. – Мстят только живые. Выживешь – отомстишь. Уходим.
Бегун спрятал пистолет и покачал головой.
– Зря, – только и сказал он. – Надо было…
И в сердцах взмахнул рукой, будто рубил.
Они подхватили шипящую от злости Сибиллу под руки (ребенок был плотно примотан к ее груди) и быстрым шагом двинулись на восток. Книжник оглянулся через три десятка шагов, но ничего не увидел – стены верхауза, у которого он разговаривал со знахаркой, уже исчезли в серой мгле.
Он все еще не был уверен, что сделал правильно, отпустив ее. Герла, умеющая принимать такие решения, опаснее любых хантеров, ставших на их след. Если бы кто-нибудь сказал Книжнику, что любовь может рождать такую жестокость, он бы не поверил. Но того Книжника, который бы удивился этой новости, давно не было в живых. Он погиб, он остался в Лабе рядом с Белкой. Новый Книжник знал, что любовь может убивать. Он был олдер, а олдеры знают все.
Свернув за угол низкого, длинного, как кишка, верхауза, они двинулись на юг, по разобранной ветке Рейлы. Ржавые рельсы упирались в распахнутые настежь ворота. С них давным-давно сняли одну створку, а вторая, проржавевшая настолько, что походила на кружево из ржавчины, висела криво на одной петле.
Книжник больше всего боялся, что сейчас у него начнется приступ топографического идиотизма и он не найдет место, где спрятал гребную тележку, но то ли со страха, то ли по большому везению место обнаружилось.
К этому времени Сибилла почти не держалась на ногах.
Зелья, снимающие боль, дурманили сознание, усталость и кровопотеря брали свое – жрица балансировала на тонкой грани между сознанием и беспамятством. И если бы спутники не поддерживали ее с двух сторон, давно бы грохнулась головой о поросший коричневым мхом гравий на междупутье. Все они промокли под мелким холодным – до стука зубов – дождем, смывавшим с земли остатки ночной наледи, и с облегчением нырнули в заброшенное здание ремонтных мастерских, покосившееся и уродливое.
– Здесь, – сказал Книжник, оттаскивая в сторону какие-то обломки ящиков, образовавшие немалую мусорную кучу. – Да посади ты ее! Помогай!
– Не бзди, – добродушно огрызнулся Бегун. – Они нас здесь искать не будут.
– Они нас будут искать везде, – парировал Книжник раздраженно. – Помогай и поехали отсюда!
Глава 4
Динамит
Рейла тянулась на юг.
Рельсы пронзали развалины небольших станций, тянулись вдоль безымянных, разрушенных до щебенки полустанков, расходились во все стороны на заросших старым лесом сортировочных узлах, потом снова собирались в две проржавевшие нитки и уходили в дождливое серое марево, к мутному от постоянной мороси горизонту. Зима в этих широтах оказалась теплой, но противной.
С низкого неба постоянно сопливил мелкий дождь, пропитывавший все вокруг – от картона ящиков с лекарством и одежды до хвороста и прошлогодней травы под насыпями. Первые дни беглецы промокали насквозь, а упаковка ящиков с вакциной начала расползаться от всепроникающей сырости, но Книжник сообразил, как организовать навес из пластика, и дальше тележка катилась, хлопая на ветру «дверями» импровизированной кабины.
Дорога казалась бесконечной. Многие ветки Рейлы оказались разобраны – даже бетонные шпалы местные растащили на какие-то свои надобности лет пятьдесят назад, а деревянные давно сгорели в печах и кострах холодными зимами.
