– Математику, молодые люди, вам придется испить до дна! – восклицал он, как если бы находился на сцене. – И никто не выйдет из класса, пока не осушит кубок познаний. Вот увидите, придет время, скажете мне спасибо!
Натанаэль был в этом не уверен.
Чаще всего выпускники интерната становились рабочими или ремесленниками. Трудно было представить, как могла им пригодиться способность решать уравнение с двумя неизвестными. Вот делить или умножать в уме и вправду дело полезное!
– Январский! К доске!
Натанаэль поднялся и сделал то, о чём попросил учитель. В уравнении на доске он не понимал ровным счетом ничего, но возражать не имело смысла. Девернуа был не из тех, кого можно разжалобить.
– Мы все тебя слушаем.
– Учитель, мне очень жаль. Я не знаю, как это решить.
– Неужели?
Девернуа повернулся к классу. Все тридцать пять учеников сидели не двигаясь.
И только Жером, лучший друг, смотрел на Натанаэля с сочувствием.
– Граждане! Сколько времени мы уже работаем над этой темой?
Стояла мертвая тишина.
Натанаэль посмотрел в окно: на водосточной трубе сидел воробей и что-то клевал.
Внезапно мальчик почувствовал, как у него сдавило виски́. Опять эта головная боль!
Воробей поднял голову, звонко чирикнул и улетел.
– Я нахожу совершенно недопустимым, что за три месяца ты, гражданин Январский, не научился решать такие задачи! Я думал, ты посредственность. Но всё еще хуже. Ты просто ничтожество. Что ты можешь сказать в оправдание?
– Ничего, учитель.
– Тогда протяни руки, гражданин!
Боль в голове усилилась. Натанаэлю казалось, кто-то закручивает шурупы в его черепную коробку.
– Руки!
Мальчик протянул руки прямо перед собой. Первый удар. Натанаэль вскрикнул. Второй. Ребро деревянной линейки вдавилось в ладонь. Когда учитель поднял линейку, чтобы нанести третий удар, ученики увидели, что она испачкана кровью: ярко-красный цвет выделялся на фоне желтых стен.
– Отправляйся на место, Январский. Твоих знаний недостаточно, чтобы начать самостоятельную жизнь. Я всё сделаю, чтобы ты не смог участвовать в ярмарке сирот в этом году.
Натанаэля стала бить дрожь.
– Пожалуйста, учитель, только не это!
Но Девернуа на него уже не смотрел. Он с отвращением заметил, что маленькая капелька крови застыла на его большом пальце. Небрежно вытер линейку и руку о край своей черной мантии.
Натанаэлю казалось, что в ушах шумит водопад. Глаза застилала темная пелена. Он с трудом вернулся за парту, прижимая к груди истерзанные руки. Шум в барабанных перепонках, туман перед глазами… эти симптомы знакомы. В последнее время они навещали его всё чаще, но никогда – с такой интенсивностью.
– Ты в порядке? – прошептал Жером.
Натанаэль хотел кивнуть, но не мог пошевелиться. Его тошнило. Мальчик прикрыл глаза и начал медленно дышать, пока не услышал звонок. Урок был окончен.
– Не волнуйся, он этого не сделает. Это всё слова на ветер, пустые угрозы.
Они шли через внутренний двор. Жером изо всех сил пытался успокоить друга. Интернат находился в здании роскошного особняка, конфискованного властями у владельцев во время Второй революции. Дом стоял на площади Поверженной Колонны, ее раньше называли Вандомской. Рев паровых моторов и стук лошадиных копыт было слышно даже во дворе.
– Слова на ветер?
Натанаэль хмыкнул и потер лоб. Головная боль отступала, рассеивалась в летнем воздухе.
– Девернуа никогда не бросает слов на ветер. Жером, для меня всё кончено. Оставят на второй год, а с таким пунктом никто никогда не захочет взять меня на работу. Я прямо сейчас могу отправляться под Новый мост к пьяницам и клошарам.
Жером замахал руками. Он всё же хотел приободрить Натанаэля.
– Слушай, до ярмарки еще целый месяц. Может случиться всё что угодно.
– Да, конечно. Вот если бы Девернуа решил внезапно умереть…
Мимо них прошествовала группа преподавателей. Черные мантии придавали процессии мрачный вид. Учителя кивнули подросткам.
– Здравствуйте! – хором сказали мальчики.
Натанаэль незаметно повернулся и указал на учителя, который шел между двумя другими. Красивый светловолосый мужчина. Под правым глазом у него была родинка в форме слезы.
– А вот этот, он преподает? – спросил Натанаэль у Жерома, пока учителя поднимались по лестнице в интернат. – Я его часто вижу, но не могу понять, что он ведет.
Жером пожал плечами.
– Кажется, химию. Но я никогда его в классе не видел. Может, он у девочек? Наверняка они млеют перед таким-то красавцем.
– Понятия не имею, – с раздражением ответил Натанаэль. – Ничего не понимаю в девчонках. И, судя по всему, потребуется еще год, чтобы я получил право приблизиться хотя бы к одной на расстояние в три метра. Так что…
– Да, Натан, чертовски обидно.
Время до конца уроков тянулись еще медленнее. История Лариспема, французский, естественные науки… Казалось, большие часы в холле отсчитывали не минуты, а века. У Натанаэля так сильно болели руки, что он с трудом мог держать перо.
Когда прозвучал звонок с последнего урока, он немедленно отправился в спальню. Даже есть не хотелось: угрозы Девернуа отбили всякий аппетит. Спальная комната была пуста; Натанаэль решил заняться единственным делом, которое сейчас могло отвлечь. По правилам окна в спальне должны быть наглухо заперты, но мальчики давно научились их открывать. Теплыми ночами они нередко выходили на крышу и завороженно любовались танцем паромобилей на площади.
Натанаэль тихонько открыл окно во внутренний двор, ступил на узкий карниз. Никто его не видел. Все были в столовой. С величайшей осторожностью, кривясь от боли всякий раз, когда израненные пальцы соприкасались с шифером, Натанаэль медленно шел по карнизу. Он двигался к противоположному крылу здания – там жили девочки. Часто кто-то из них оставлял открытым окно, ведущее в спальню. С гибкостью канатоходца мальчик проскользнул в комнату и, стараясь не шуметь, забрался под кровать, покрытую розовым лоскутным одеялом.
Натанаэль осмотрелся. Здесь витал пьянящий аромат, не имевший ничего общего с запахом старых носков, царившим в мальчишеской спальне. Нет, девочки не пользовались духами: в интернате они не могли себе этого позволить. Натанаэль был убежден, что девочки и сами благоухали, словно цветы.
У мальчика поднялось настроение. Он вылез из-под железной кровати и прошелся по комнате. Ему нравилось рыться в ящиках из ивовых веток, стоявших у подножия каждой кровати. Еще он обожал приподнимать одеяла и воображать, как могла выглядеть девочка, которая тут спала. Особенно он любил кровать номер 38. Ее хозяйка прятала в наволочке модные журналы. Рядом с некоторыми моделями платьев стояли комментарии, выведенные аккуратным круглым почерком: «для помолвки», «для бала в „Черном коте“».
