Он находит остатки приготовленной Клемми лазаньи и сует миску в микроволновку без дальнейших рассуждений. Я тоже ничего не говорю. Я пытаюсь побить собственный рекорд молчания, последний период длился одиннадцать дней. Сейчас уже девятый день, так что я полна надежд. Но в то же время мне отчаянно хочется рассказать ему о том, что я обнаружила. Из всех людей он единственный, кто может понять, каково это, и знать, что с этим делать. Но слова застревают у меня в горле. Призрак того костра возникает между нами. Олли не в силах встречаться со мной взглядом с тех пор, как это произошло; только не после того, как я увидела жгучий стыд в его глазах, когда он крался прочь после той выходки.
Если говорить о близнецах, то вам вряд ли удастся найти двух более непохожих друг на друга людей, чем Олли и я. Нам бы следовало быть одинаковыми, и, если присмотреться, вы можете увидеть, что наши подбородки, и глаза, и носы – одной формы. Но Олли красавчик, а я просто… странная. У моего брата золотистая кожа, словно он приплыл из Испании, густые темные волосы и сияющие синие глаза, что делает его похожим на кинозвезду прежних времен. Между тем как я… ну, лучше просто сказать, что когда папа описывает меня как «удивительную», он слишком добр. Мои светлые волосы и бледная кожа настолько невзрачны, что, когда я надеваю солнечные очки, никто ничего не замечает. Вот только не многие люди носят солнечные очки, если это не разгар лета, так что большую часть года мое уродство слишком очевидно. У меня ярко-красные радужки глаз. Доктора говорили моим родителям, что это просто некая генетическая аномалия. Одна из многих. Пока я росла, это не слишком много значило для меня, потому что Олли всегда был рядом. Мой близнец и я вместе смотрели в лицо миру, и если Олли говорил, что я вполне ничего себе, другие разделяли его мнение. И десять лет мы были лучшими друзьями – брат и сестра. Потом началась средняя школа – и все изменилось. Я, конечно, добавила на свое лицо шрам от ожога в прошлом году, но разница между братом и мной закрепилась еще до пожара.
– Ты опять ведешь себя противно, – говорит Олли, стоя ко мне спиной.
– Что? – Черт.
– Таращишься на меня вот так. Нечего и удивляться, что люди тебя ненавидят.
– Я на тебя не таращилась. Не льсти себе.
Я отворачиваюсь и иду наверх.
Назойливые попытки Олли оскорбить меня разбивают все мои мысли о том, чтобы ему довериться.
Снаружи церковные колокола начинают отбивать полночь. Могила моей матери где-то рядом с этими колоколами. Ладно, если ее убили, я просто должна сама узнать об этом больше.
Бум, гудят колокола. Бум. Бум. Бум.
Лампочка на лестничной площадке мигает.
Бум.
– Прекрати, Ферн! – кричит из кухни Олли.
– Я ничего не делаю!
Если случился перепад напряжения, так Олли как раз рядом с предохранителями. И может разобраться. А я иду спать. Лампочка надо мной снова мигает. И на этот раз ярко вспыхивает. Моя тень тревожно обрисовывается на стене.
Свет.
Я прыжками сбегаю вниз по лестнице. И словно попадаю в ночной клуб – все лампы вспыхивают и гаснут как попало. Лампа у дивана в гостиной ярко освещает тетради для домашних работ, что лежат под ней. Лампочки на кухне отбивают некий код азбукой Морзе. И никаких признаков перепада напряжения. Выражение лица потрясенного Олли меняется, как в флипбуке
[3], это почти смешно. Он не понимает, что все это значит, но я понимаю.
Огни Аннуна. И тогда рыцари вас находят. Свет меняется, и вы понимаете...
Самайн. Хеллоуин. Этой ночью.
Это правда. Все это правда.
Бум. Бум.
Какой-то другой шум раздается где-то над нами. Я бросаюсь вверх по лестнице. Это вентилятор в ванной комнате, он вертится с такой скоростью, что из его решетки вылетают маленькие клубочки пыли.
Олли возникает рядом со мной:
– Что за чертовщина?
Я смеюсь. Я не собираюсь ничего объяснять. Рыцари должны быть где-то рядом. Может быть, они ждут меня. И я намерена их найти.
Краем глаза я замечаю что-то в окне спальни и резко оборачиваюсь. Уличные фонари сияют невероятно ярко. Я проскакиваю мимо Олли и снова бегу вниз. Распахиваю входную дверь. Все дефекты мостовой вырисовываются в жестоком свете. Я осматриваю деревья, тротуар, припаркованные машины. Дорога пуста. Где они?
– Ферн!
Паника в голосе Олли возвращает меня в коридор. Олли стоит в гостиной рядом с диваном. Мне требуется мгновение, чтобы понять то, что я вижу.
Олли залит светом. Каждая лампа в комнате ослепляет, но ни одна не идет в сравнение с сиянием, не имеющим источника, – сиянием позади Олли, превращающим его в некую тень. Он смотрит на свои растопыренные пальцы, а свет играет вокруг них, как искры статического электричества.
Я не в силах вдохнуть.
– Что это?
Голос Олли доносится до меня так, словно мы стоим в противоположных концах глубокой пещеры. Олли выглядит пугающе, невероятно прекрасным.
– Что со мной происходит?
Свет вокруг него начинает пульсировать, как будто его источник иссякает. Олли качает головой, как если бы она кружилась.
– Это… оно щиплется, – говорит он.
Его страх переходит в сонное любопытство.
Фигура его мерцает, свет разъедает его, словно пытаясь утащить куда-то.
– Нет! – кричу я и подхожу ближе.
Почему свет вокруг него, а не вокруг меня? Лампочки вспыхивают еще ярче, они, похоже, изливают остатки своей энергии.
– Стой!
Я тянусь к Олли, но слишком поздно. Лампочки взрываются, свет гаснет, а я остаюсь в темноте среди битого стекла.
4
В этой темноте я опускаюсь на корточки в нашей гостиной, покрытая мелкими царапинами в тех местах, где лампочки окатили меня крошечными осколками. Мой брат лежит на полу передо мной, расслабленный, как тряпичная кукла, и, похоже, крепко спит.
– Олли? – шепчу я, осторожно толкая его.
Он не шевелится.
– Вставай! – говорю я немного громче.
И снова – никакой реакции. Выглядит он нормально, если не считать таких же, как у меня, мелких царапин. И дыхание у него ровное, и тихое мирное сопение словно насмехается над моими собственными паникой и растерянностью. Я хватаю телефон, чтобы позвать на помощь, но что я могу им сказать? «Мой брат оказался внутри какого-то зловещего света, а теперь спит»? Звучит довольно глупо.
