– Вилл, тогда у меня не было Марианны. Сейчас она есть. Если ты не пообещаешь мне сберечь ее, все мои силы уйдут на мысли о ней, о том, сколько она сможет продержаться. Я прошу тебя! Я должен быть спокоен за нее и нашего будущего ребенка. А дальше – все в твоей воле.
Он пристально и требовательно смотрел на Вилла, и тот, не выдержав, покорно склонил голову.
– Я даю тебе слово, что позабочусь о ней так, как ты пожелал, – сказал Вилл и заново стиснул руку Робина. – Но и ты обещай мне, брат!
Он оборвал себя на полуслове, увидев, что Робин, едва добившись его согласия, снова провалился в забытье.
****
Эллен разбудила Марианну, когда день клонился к вечеру.
– Что? – только и выдохнула Марианна, садясь на постели, едва Эллен дотронулась до ее плеча.
– Плохо, – призналась Эллен, отводя взгляд от вопросительного и тревожного взгляда Марианны. – Жар усилился, и рана кровоточит с новой силой.
Едва дослушав ее, Марианна опрометью бросилась вон из спальни Клэренс. Она увидела, что дверь в их с Робином комнату открыта и там полно стрелков. Все они столпились возле постели Робина, который метался в бреду. Вилл с трудом удерживал брата, сотрясавшегося в приступах беспощадного кашля. Полотняный компресс на груди Робина снова набух кровью. Метнувшись к столу, Марианна открыла один из флаконов и смешала лекарство с водой. Она поднесла кубок к горячим, потрескавшимся от жара губам Робина. Он сделал глоток, потом второй и в изнеможении уронил голову на руки Вилла. Его дыхание стало легче, он что-то прошептал, открыл воспаленные глаза и обвел стрелков невидящим взглядом. Марианна, оглянувшись, тихо сказала:
– Вас здесь слишком много, а ему трудно дышать. Возвращайтесь в трапезную.
Когда они все, повинуясь ее приказу, пошли к дверям, Марианна неожиданно для себя самой удержала Вилла, схватив его за руку.
– Останься! – сказала она, глядя ему в глаза. – Мне нужна твоя помощь.
Вилл молча в знак согласия сжал ее руку, и она почувствовала, как возвращается уверенность, переданная ей теплом его руки.
Вечер перешел в ночь – ночь ее отчаянной борьбы за жизнь Робина. Она поила его лекарствами, меняла компрессы, пропитанные лечебными настойками и мазями, которые должны были остановить кровь. Должны, но не останавливали. Ее сердце разрывалось от боли при виде иссушенных жаром губ Робина, кривившихся в мучительном оскале, пытаясь схватить хотя бы глоток воздуха, от недостатка которого хрипели и клокотали легкие в его груди. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Его руки, которые всегда уверенно ложились на рукоять меча, легко сгибали тяжелый лук, укрощали любого коня, сейчас беспомощно теребили покрывало, хватаясь то за руку Марианны, то за руку Вилла. В середине ночи глаза Робина широко распахнулись, почернев от боли, и Робин посмотрел на Марианну так, словно принял, наконец, понимание предела своих сил.
– Ласточка, дай мне маковый сок! – прохрипел его шепот.
До этой просьбы она всем сердцем надеялась, что у него хватит сил справиться и с раной, и с болезнью. Но теперь она поняла, что силы Робина на исходе.
К рассвету рана перестала кровоточить, прекратился душивший Робина кашель, но Марианна не почувствовала себя победительницей. Робин больше не приходил в себя. Его черты стали неумолимо заостряться, лицо залила смертельная бледность, и ниточка пульса на его запястье постепенно, но неуклонно истончалась и слабела.
На рассвете он открыл глаза – они были спокойные, и в них начала проступать отрешенность небытия. Он долго смотрел на Марианну, из глаз которой текли слезы, капая ему на лицо. Его пальцы с трудом легли поверх ее руки, и губы Робина дрогнули, но Марианна не услышала его слов. Лишь по его взгляду она догадалась, что он просит у нее прощения за то, что уходит. Когда он увидел, что она поняла все, что он пытался, но не смог сказать, Робин закрыл глаза, и уголки его губ тронула слабая улыбка, при виде которой Вилл, не совладав с собой, стремительно вышел из комнаты.
Выйдя в трапезную, Вилл увидел, что она полна народу. В эту ночь не спал весь Шервуд, и, кроме стрелков самого Робина, в трапезной были стрелки из других отрядов, а те, кто не поместился, заполнили всю поляну и ждали вестей о лорде Шервуда, не обращая внимания на проливной дождь.
– Как Робин? – спросила Эллен и по лицу Вилла поняла, что услышать от него хорошие новости не придется.
– Хуже некуда, – ответил Вилл, – впал в забытье и не приходит в себя. Марианна даже не может напоить его лекарством: оно выливается изо рта.
Кэтрин горестно охнула и закрыла ладонями лицо. Ее плечи затряслись от рыданий. Джон обнял жену и прошептал ей на ухо ласковые слова утешения. Клэренс, сжимая руку Статли, неотрывно смотрела на старшего брата, словно ждала, что он сейчас передумает и скажет совсем иное, то, что всех обрадует и вселит надежду.
Из открытых дверей трапезной послышался приближающийся стук копыт, и все подумали, что это очередной сменившийся с дозорного дежурства стрелок примчался узнать о состоянии лорда Шервуда. Но в трапезную влетел отец Тук.
– А вот и я! – сказал он, еще не зная, что произошло, и не понимая, почему ночью никто не спит, поляна полна стрелков и все смотрят на него очень странно и далеко не дружелюбно. – Решил не ждать утра, чтобы успеть застать Робина, пока он не ушел.
– Пока он не ушел? – переспросила Клэренс и, вскочив на ноги, загородила священнику дорогу. – Я не пущу вас к нему, святой отец! Если вы решили, что пришло время последних обрядов, то пока вас не призовет Марианна, вы и шагу не ступите к Робину!
Отец Тук, широко открыв изумленные глаза, слушал гневную речь сестры лорда Шервуда и, когда она замолчала, даже потряс головой, словно отгонял от себя наваждение.
– Ничего не понимаю! Что у вас опять стряслось? Я всего лишь привез Робину ответы на послания, с которыми он отправил сэра Эдрика в Аквитанию! Я же знаю, с каким нетерпением Робин их ждал!
Вилл глубоко вздохнул и протянул к священнику руку, безмолвно предлагая отдать ему то, что отец Тук привез для Робина. Эллен тем временем вполголоса объяснила священнику, что происходит, и тот понял, почему на него так накинулась Клэренс. Помрачнев, отец Тук вынул из-под плаща два пергаментных свитка с большими сургучными печатями и отдал их Виллу. Тот сломал печати и быстро пробежал глазами оба документа. Свернув пергаменты обратно в свитки, Вилл потряс одним из них перед лицом отца Тука:
– Почему ты не сделал этого сам? Что тебе в епископе, если ты был другом для Робина, в чем уверял его и нас всех?
Отец Тук нахмурился, но ничего не ответил, отведя в сторону и виноватые, и непреклонные глаза. Эллен ласково погладила священника по руке и покачала головой.
– Боже, спаси Робина и сохрани ему жизнь! Заступись за него, Святая Дева! – шептала она, и отец Тук, а за ним и остальные перекрестились. – Могущественный Один и златокудрая Фрейя, явите ему свое милосердие!
