– Мой господин! Лорд Уильям! Прошу вас, не будем омрачать этот день Алану и Элис. Мы ведь пришли сюда ради них, а не для того чтобы научить епископа Гесберта учтивости. Это бесполезно!
Она повернулась и, гордо распрямив плечи и не опуская головы, вышла из собора, провожаемая взглядами, полными любопытства, и перешептыванием.
– Неужели это и вправду леди Невилл?
– Я тоже не сразу узнал ее! Разве она ведьма?
– Неправда, наша госпожа – сама ангел! Епископ клевещет на нее!
– Не может ведь лорд епископ так солгать? Он назвал ее не только ведьмой, но и девкой!
– Кто знает, может быть, она спит с лордом Шервуда! А может быть, и не только с ним!
Когда двери в собор закрылись за ее спиной, спокойствие изменило Марианне. Она подошла к иноходцу, обняла его за шею и прижалась лбом к его голове.
– Что случилось, Саксонка? – с тревогой спросил Клем, поторопившись подойти к замершей возле коня Марианне.
– Все в порядке, Клем, следи за дорогой, – услышал он в ответ совершенно спокойный голос.
Иноходец, фыркая, осторожно высвободился, провел губами по щеке хозяйки, не зная, чем она огорчена, но чувствуя ее огорчение, и утешил Марианну как умел. Она благодарно поцеловала коня в лоб и с трудом проглотила комок, вставший в горле.
Епископ Гесберт наконец дождался своего часа! Теперь, когда Марианна оказалась отверженной, он не церемонясь высказал все, что думал о ней. Она не слишком удивилась, когда он назвал ее ведьмой и язычницей – он всегда ее считал такой. Но грязное слово, которое он швырнул ей в лицо, разнесенное шепотом по всему собору, оскорбило Марианну до глубины души. Робин, который, не размышляя ни минуты, обнажил меч за ее честь, – что он будет чувствовать, и впредь слыша грязные слова о ней? Теперь она не хотела надеяться, что все-таки не безразлична ему, что в его сердце осталась хотя бы малая крупица прежней любви, как ей показалось утром, когда он так ласково дотронулся до ее плеча и посмотрел на нее тепло, как и прежде.
Что бы ни говорили Джон и отец Тук, она приняла правильное решение и не должна от него отступать, даже если ее сердце не умерло. Ее всегда будут преследовать подобные шепотки, которые Робин не сможет не услышать. Слишком высоко она ставила его честь, чтобы самой подвергать ее оскорблению! И как она теперь посмотрит в глаза другим стрелкам, которые тоже слышали епископа? Что они станут думать о ней? Наверное, то же, что и Вилл, который в июле без стеснения высказал ей в лицо, кем он ее считает. Удивительно лишь, что сегодня и он обнажил свой меч в защиту ее чести!
Гулко ударил соборный колокол, и Марианна поняла, что венчание свершилось.
Когда Алан и Элис оказались в окружении тех, кто спешил поздравить их, Робин снова достал из ножен Элбион и подошел к епископу. Пока длился обряд венчания, Робин был занят единственно тем, чтобы усилием воли придать лицу бесстрастное выражение, хотя в груди бушевала ярость. Он не слышал ни одного слова из брачной церемонии, видя перед собой только глаза Марианны – беззащитные в первую минуту растерянности, потом оскорбленные, непроницаемые, едва она взяла себя в руки и напомнила Виллу и ему о том, ради кого они пришли в собор. Он вспоминал, какой она была прежде, в счастливые дни их любви. Вспоминал, как он нес ее по тайному ходу Фледстана в тот страшный вечер, как разительно она переменилась, когда пришла в себя.
Робин покусывал губы, лишь бы сдержаться до конца обряда. С трудом дождавшись, когда епископ наконец объявил Алана и Элис мужем и женой, Робин уже знал, как он отплатит за то, что услышала Марианна – от епископа и от других. От слуха Робина не ускользнули перешептывания, которыми провожали Марианну, покидавшую собор гордо, неторопливо, но – Робин не сомневался – с трудом удерживавшуюся от гневных слез. Оскорбление за оскорбление, унижение за унижение – пусть будет так.
Епископ замер, увидев рядом с собой лорда Шервуда с обнаженным мечом в руке.
– Что тебе еще надо от меня?
– Сейчас ты принесешь извинения леди Марианне, – раздельно произнес Робин, устремившись взглядом в черные зрачки епископа. – Принесешь так же публично, как оскорбил ее.
Губы епископа надменно покривились:
– А если я откажусь?
– Тогда я убью тебя.
– Здесь, в соборе?! Не посмеешь!
Посветлевшие льдом глаза лорда Шервуда тут же разрешили все сомнения епископа, а движение руки, которым Робин удобнее перехватил эфес меча, уверило в том, что лорд Шервуда поступит так, как обещал. Уступая, епископ опустил глаза и с угрюмой усмешкой пробормотал:
– Вы нашли себе достойную пару, ваша светлость!
Робин лишь улыбнулся в ответ жестокой улыбкой и не оборачиваясь окликнул брата:
– Вилл, сходи за Марианной и приведи ее сюда!
Поняв Робина с полуслова, Вилл, предвкушая скорую месть епископу, почти бегом покинул собор и отыскал Марианну, которая по-прежнему стояла рядом с лошадьми.
– Саксонка, перестань обниматься со своим гнедым и иди со мной! – сказал он, взяв ее за руку.
– Куда? – спросила Марианна.
Когда она поняла, что Вилл ведет ее обратно в собор, силы, которые были уже на пределе, оставили ее. Она попыталась вырвать руку, а потерпев поражение, стала упираться так, что Виллу пришлось втащить ее внутрь. Оказавшись в соборе среди людей, которые тут же забыли о новобрачных и принялись поедать ее глазами и опять шептаться за ее спиной, Марианна придала лицу выражение высокомерного спокойствия и пошла рядом с Виллом твердым, уверенным шагом. Они остановились в нескольких шагах от епископа и лорда Шервуда, который убрал Элбион в ножны.
– Ну, милорд епископ? – тихо, с нажимом произнес Робин, не сводя с епископа жесткого взгляда.
Тот переступил с ноги на ногу и, упорно продолжая смотреть мимо Марианны, с трудом выдавил из себя:
– Леди Марианна, я приношу вам свои извинения.
Его слова были едва слышны, и Робин рассмеялся резким злым смехом:
– Не так тихо, милорд! Твои обличения гремели на весь собор, и сам ты был куда более красноречив, чем сейчас! Повторяй за мной так громко, как только можешь, и молись, чтобы голос тебя не подвел!
Епископ, то бледнея, то заливаясь пунцовой краской от одолевавшей его бессильной ярости, стал повторять слова, которые ему подсказывал Робин, и голос епископа снова заполнил собор:
– Я, епископ Гесберт Герефордский, приношу извинения благородной леди Марианне Невилл и объявляю во всеуслышание, что почитаю ее достойной дочерью нашей матери церкви, безмерно восхищаюсь ее добродетелями, с легким сердцем прощаю ей появление в соборе в мужской одежде. Сам я обязуюсь денно и нощно молить Бога о том, чтобы он простил зло, причиненное моим родичем леди Марианне и ее покойному отцу!
Речь епископа была встречена рукоплесканиями и одобрительными криками. Многие, кто стоял поодаль от епископа, лорда Шервуда и Марианны и потому не видел их лиц, сочли, что епископ говорил от чистого сердца. Среди людей в соборе много было и тех, кто жил во владениях рода Невиллов. Они помнили и любили отца Марианны и ее саму, и им было все равно, искренно говорит епископ или нет. Главное, что он говорит об их госпоже добрые слова и кается в нанесенном ей оскорблении.
