Все ее чувства, воспоминания, вопросы Робин читал в глазах Марианны как в открытой книге.
– Чтобы и ты и я – мы оба – почувствовали себя, несмотря ни на что, единым целым, кем мы были и останемся, даже вопреки собственным действиям, в прошлом или в будущем, – не знаю, возможно, я так и должен был сделать. Но…
– Я бы закричала, – тихо, с такой же откровенностью ответила Марианна, – наверное, ударила бы тебя. Когда ты сказал, что должен осмотреть меня как врач, я уже тогда была готова наброситься на тебя с кулаками.
– Ты была так слаба, что едва ли смогла бы сжать пальцы в кулак, – невесело улыбнулся Робин.
– Верно, – кивнула Марианна, – лишь поэтому я подчинилась тебе. Ты даже представить себе не можешь, какой стыд сжигал меня, пока ты ко мне прикасался.
Робин обнял ее и, прильнув губами к виску Марианны, покачал ее, словно ребенка:
– Милая, ты же знаешь, что целитель, делая свою работу, остается только целителем, пока не закончит ее.
– Да, я это знаю, – с усмешкой подтвердила Марианна. Высвободившись из его рук, она посмотрела Робину в глаза прямым немигающим взглядом, – но в ту ночь мои знания не спасали меня ни от боли, ни от стыда.
– Хорошо! – неожиданно легко сдался Робин и улыбнулся с едва заметным лукавством. – Представь, что я ранен. Ты будешь лечить меня или предпочтешь поодаль заливаться слезами?
Марианна зашипела, как рассерженная кошка, и больно шлепнула его по руке:
– Даже представлять не желаю!
– И все же? – настаивал Робин.
Она нахмурилась, недовольно сверкнув глазами, и нехотя ответила:
– Разумеется, лечить. Но надеюсь, что сие испытание меня обойдет стороной, а прежде всего – тебя!
Он выслушал ее отповедь, улыбнулся и едва ощутимым касанием провел ладонью по щеке Марианны.
– Как бы то ни было, родная, я ответил на твой вопрос. И впредь ни слова об отвращении или иной подобной глупости.
Она покивала в ответ, и вдруг вся озарилась улыбкой, как солнечным светом, а из ее глаз хрустальными горошинками посыпались слезы, оросив его грудь и руки.
– Что ты, Мэриан?! – вскинулся Робин, но Марианна легонько надавила ладонью ему на плечо, вынудив лечь.
– Я сейчас так счастлива! – прошептала она, улыбаясь сквозь слезы. – Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива, что мы с тобой снова вместе!
Он тихо рассмеялся, не сводя с нее глаз, исполненных нежным синим сиянием.
– Очень даже могу, мое сердце, потому что я тоже счастлив. Это ты едва ли представляешь себе, как я устал, все это время преодолевая единственное препятствие, разделявшее нас, – тебя саму. Мне не описать тебе всю глубину моего разочарования, когда я увидел в конце мая, как ты провела пальцами по седлу и они окрасились кровью. Я надеялся, очень надеялся, что ты все-таки окажешься в тягости. И куда бы ты делась тогда от меня – больше трех месяцев назад?
Улыбка мгновенно исчезла с ее лица, она вздрогнула и напряглась, как тетива лука:
– О чем ты жалеешь?! О том, что природа или твое лекарство избавили нас обоих от долгих сомнений?
– О том, что наша разлука продлилась, – ответил Робин и, став серьезным, сказал как отчеканил: – Мэриан, у рожденных тобой детей может быть только один отец – я. Запомни это навек.
Робин почувствовал, как она расслабилась, и, хотя слезы еще дрожали на кончиках ее ресниц, напряжение оставило Марианну. Сжав в ладонях ее лицо, он шепнул, завораживая ее синим омутом глаз:
– А о том, что произошло во Фледстане, постарайся забыть. Я понимаю, это непросто, но ты постарайся.
Не удовольствовавшись сказанным, Робин уложил Марианну на спину, принялся нежно целовать ее лицо, нашептывая ласковые слова, и целовал, пока ее глаза не закрылись, а дыхание не стало тихим и ровным. Прильнув щекой к руке Робина, Марианна задремала, слыша его убаюкивающий шепот, согретая теплом его тела.
Она проснулась под вечер. Открыв глаза, Марианна увидела, что Робин, уже одетый, склонился над столом и, тихо насвистывая незнакомую ей мелодию, меняет тетиву на своем длинном и мощном луке. Бесшумно оставив постель и подкравшись к нему, Марианна прижалась щекой к его спине. Робин рассмеялся и обнял ее одной рукой.
– Я всегда любовалась тобой, когда ты стрелял, – призналась Марианна, потершись щекой о его плечо. – Ты целишься так небрежно, почти не глядя, потом резко отпускаешь тетиву – и стрела точно поражает выбранную тобой цель!
– Я всего лишь красовался перед тобой, ласточка, – рассеянно ответил Робин, вновь склоняясь над луком. – Ты и сама отличная лучница и стреляешь очень метко.
– Но не так метко, как ты, – возразила Марианна. – Я помню много твоих выстрелов, когда ты без малейшего усилия из любого положения попадал в цели, до которых мои стрелы даже не долетели бы!
Она вздохнула с сожалением. Услышав ее вздох, Робин обернулся, посмотрел на Марианну долгим, странным взглядом и рассмеялся.
– Сердце мое, я бы удивился, если бы оказалось иначе!
Она обвила его шею руками и шепнула ему на ухо:
– Знаешь, когда я узнала тебя в Ноттингеме?
– Когда вручала мне стрелу Веланда?
– Нет! Когда ты вскинул лук. Немощный старик сразу исчез. И я испугалась, что тебя узнает кто-нибудь еще, и удивилась, что никто, кроме Клэренс, не узнал.
– Гай узнал, правда, не сразу, – ответил с усмешкой Робин. – Если бы ты не увела его, он бы через пару мгновений сообразил, что это я, и никто иной.
– Как же ты мог так рисковать? – упрекнула его Марианна. – Ведь ты должен был знать, что Гай будет там!
– Я знал, что будет, как и то, что он способен разглядеть меня в любом обличье. Но мне известны и его привычки: он терпеть не может состязания лучников, считая их низкой забавой простонародья. Поэтому он остался в шатре, как я и ожидал.
– И для чего тебе был нужен такой риск? Неужели ради того, чтобы никто другой, кроме тебя, не получил бы стрелу Веланда?
Робин посмотрел на нее с улыбкой в глазах и отрицательно покачал головой.
– Нет, Мэри! Ради того чтобы увидеть тебя и хотя бы несколько минут побыть с тобой рядом, услышать твой голос и коснуться твоей руки. То, что ты узнала меня, было неожиданностью, но и бесценным подарком!
– И ты думаешь, что я поверю тебе? – рассмеялась Марианна.
– Милая моя, – усмехнулся Робин, и его глаза стали серьезными, утратив и тень улыбки. – А поняла ли ты, что я едва не увез тебя, когда ты провожала меня в начале весны в Шервуд, и подхватил тебя в седло почти на мосту твоего замка? На то, чтобы не пришпорить Воина, у меня ушли последние крохи благоразумия.
– Не последние! – возразила Марианна и напомнила: – А письмо? Из каких соображений ты его написал?
