Словно услышав ее мысли, Робин посмотрел на Марианну, улыбнулся и негромко сказал:
– Тебе, любовь моя!
Не сводя с нее глаз, он стал петь ту песню, которую она сама год назад пела на берегу Трента, в день, когда они с Робином впервые встретились.
Мне ль в лета юные мои
Судить о Смерти и Любви?
Но слышал я, что стрелы их
Опасны для сердец людских.
Нас одинаково разят
И жар Любви, и Смерти хлад.
Они, хоть обликом не схожи,
Готовят нам одно и то же.
Губительна любая часть —
В огне сгореть иль в бездну пасть.
Ударит гром, плеснет волна,
А пагуба от них одна.
Итак, равны Любви огонь
И Смерти хладная ладонь,
Но все ж Любви способен пыл
Прогнать мороз из тьмы могил.
3
Утопая в омуте его темно-синих глаз, Марианна невольно прижала ладонь к груди, чувствуя, как сжимается сердце и подступают к глазам светлые слезы. Закончив петь, Робин провел ладонью по струнам, заставляя их смолкнуть, передал гитару Кэтрин и вернулся за стол. При полной тишине, словно в трапезной не было никого, кроме них двоих, Робин взял руки Марианны и, склонив голову, поочередно поцеловал их – одну, потом вторую. Вскинув голову, он обвел взглядом гостей, и тогда встал Гилберт и высоко поднял кубок.
– Честь и слава невесте нашего лорда – прекрасной леди Марианне!
Его возглас был дружно подхвачен. Робин, а за ним и остальные поднялись и стоя осушили кубки в честь Марианны.
– Долгих лет будущей госпоже Шервуда!
Глава восьмая
Мальчик весело бежал по лесной тропинке. Хватаясь за пучки высокой травы, он скатывался по крутым склонам глубоких оврагов, на дне которых журчали торопливые ручьи. Держась за гибкие ветви кустарников, легко прыгал с пригорка на пригорок. Спутанные темные волосы то и дело падали ему на лицо, закрывая лукавые янтарные глаза. Внезапный шорох, раздавшийся из густого орешника, и звук удара о землю насторожили его. Он затаил дыхание, достал из маленького колчана лук и, положив на тетиву стрелу, пошел на шорох, стараясь ступать так, чтобы под ногой не хрустнул ни один сучок. Раздвинув ветви орешника, маленький стрелок окинул быстрым взглядом открывшуюся перед ним поляну.
Посреди поляны, подмяв высокую траву, лежал олень. В его груди еще трепетала длинная стрела. Протяжно присвистнув, мальчик, забыв об осторожности, вышел из своего укрытия, обошел оленя кругом и, выдернув стрелу, стал внимательно ее разглядывать.
– Оставь, это не твое! – раздался за его спиной испуганный возглас.
Вскинув лук, мальчик прыжком обернулся на голос и с любопытством, без тени страха на живом подвижном лице оглядел с головы до ног стоявшего перед ним юношу лет пятнадцати. Убедившись, что юноша растерян и не проявляет враждебности, мальчик опустил лук и насмешливо осведомился:
– Что не мое? Не моя стрела? – уточнил он и рассмеялся: – Конечно, не моя! Я еще в здравом уме, чтобы охотиться в королевских лесах. А-а-а! – протянул он так, словно его только сейчас озарило, и сощурил ясные лукавые глаза. – Наверное, она твоя! Тогда прими мои поздравления: у тебя есть великолепная возможность лишиться правой руки, если ты попадешься на глаза лесничим. Или своим ты считаешь оленя? О! Тогда простите меня, государь! Как же я мог не узнать короля Ричарда? Горе мне, недостойному! Ведь только ему принадлежит вся дичь в этих лесах!
И мальчик изогнулся в изящном поклоне, скрывая ресницами озорной блеск в глазах.
– Ну и язык у тебя! – миролюбиво воскликнул успокоившийся юноша. – Работает без устали, как веретено!
Бросив лук на траву, юноша принялся вырезать из бедра оленя большой кусок, проворно орудуя ножом.
– Прости и ты меня! – сказал он, вытирая тыльной стороной окровавленной ладони пот, выступивший на лбу. – Сдается мне, что в королевских лесах запрещено ходить с луком и стрелами. Но раз этот запрет к тебе не относится, значит, ты мой младший брат принц Джон.
Мальчик от души расхохотался и присел рядом с юношей.
– Разве ты не знаешь, что в этом лесу есть люди, которые не нуждаются в разрешении короля или принца, чтобы носить оружие и охотиться на оленей? – спросил он, испытующе глядя на юношу.
– Сейчас окажется, что ты и есть лорд Шервуда! – пробормотал юноша. Он отвлекся от своего занятия, бросил взгляд на мальчика и с сомнением покачал головой: – Нет, для вольного стрелка ты, пожалуй, чересчур молод! Не верю, чтобы лорду Шервуда могло быть семь или восемь лет, как тебе!
– Мне восемь, – ответил мальчик, слегка погрешив против истины, но в следующий миг честность взяла верх, и он уточнил: – будет в ноябре. Но лорд Робин, конечно, постарше. Кстати, меня зовут Дэнис! А тебя?
– Мач, – ответил юноша.
– Мач?! – переспросил Дэнис и покатился по траве от смеха. – То есть большой? Ну и ну! Ты бы неплохо смотрелся рядом с Джоном, которого все зовут Малюткой! Думаю, что если бы ты очень постарался, то сумел бы дотянуться до его плеча! Мач!
Мач медленно выпрямился и внимательно посмотрел на фыркавшего от смеха Дэниса.
– Ты говоришь о Малютке Джоне – друге лорда Шервуда? Так ты и впрямь из вольных стрелков?
– Я сын Вилла Скарлета! – гордо ответил Дэнис. – Ты когда-нибудь слышал о моем отце?
– Слышал ли я о Вилле Скарлете? – переспросил Мач и посмотрел на Дэниса уже с невольным уважением. – Еще бы! У нас в Ротервуде всем известно это имя. Глашатаи шерифа объявляли, что тот, кто поможет изловить или убить Вилла Скарлета, получит от шерифа награду – не многим меньшую, чем та, что назначена за самого лорда вольного Шервуда!
– Эти деньги навсегда останутся у шерифа невостребованными, – уверенно заявил Дэнис и принялся помогать Мачу убирать мясо в сумку. – Отец очень смелый. Лучше него на мечах бьется только сам Робин. Все стрелки Шервуда прошли выучку у моего отца!
Мач поднялся с колен и отряхнул прилипшие к одежде травинки.
– Дэнис! – решил он предостеречь своего разговорчивого знакомого. – Не слишком ли ты откровенен со мной? А вдруг я слуга того же шерифа или Гая Гисборна?
Дэнис ответил насмешливой улыбкой, придавшей его лицу неожиданно взрослое выражение.
– Так ведь я тебе ни о чем секретном не проболтался! – заметил он, пожимая плечами. – То, что мой отец и Робин вдвоем стоят трех десятков ратников, не тайна ни для шерифа, ни для сэра Гая. Если ты им передашь мои слова, ничего нового для себя они не узнают. Но ты не слуга им, Мач. У слуг баронов не бывает таких голодных глаз и худого лица, как у тебя. Да и одеваются они богаче.
