Она кажется такой бледной. Измученной. Но сомкнутые губы одновременно придают лицу выражение некоей умиротворенности.
Я вспоминаю, как мы ездили на выходные в спа-отель в Увстад. Запах моря и осени. Мы лежали в халатах у камина и тонули в глазах друг друга.
Операция прошла удачно. Кровотечение удалось остановить. Но картина повреждений в целом остается непонятной.
— Ждать — это все, что мы сейчас можем, — говорит доктор Ариф.
От его слов зависит судьба. Мы будем сидеть здесь много часов подряд. И просто ждать.
Белла плачет навзрыд. Как будто рвется какая-то преграда — и слезы льются рекой. Я становлюсь на колени и обнимаю ее.
— Почему мама не просыпается? Я хочу, чтобы она проснулась!
У Беллы покраснели глаза, в обычный день она уже давно бы спала.
— Я тоже этого хочу, родная. Если ты сама сейчас немного поспишь, то когда ты проснешься, мама тоже проснется.
— Она тогда выздоровеет? — спрашивает Вильям.
— Не знаю. Мозг — это самая важная часть тела.
— Нет, — возражает Белла. — Самая важная — сердце.
— Если сердце останавливается, человек умирает, — соглашается Вильям.
Белла всхлипывает и снова обнимает меня за шею, прижимаясь носиком к моей щеке.
— Я не хочу, чтобы мама умерла. Папа, пожалуйста, скажи, что она не умрет.
Я тоже больше не выдерживаю. Слезы текут по лицу, голос срывается.
— Нет, она не умрет.
— Обещаешь?
— Да, обещаю.
Я должен. Я их отец.
Белла засыпает у меня на руках, дыхание Вильяма вскоре тоже становится сонным и тяжелым. Сам я даже думать не могу о том, чтобы заснуть. Каждая минута как восхождение на гору. Медленно и нежно обвожу взглядом каждый изгиб и каждую складку на лице Бьянки. И хотя годы уже оставили легкие следы на ее коже, я знаю каждую черточку на этом лице еще с тех времен, когда на целом свете не было никого, кроме нас двоих, когда все двери были открыты и все мечты казались осуществимыми.
Навсегда вместе.
Мы так сказали друг другу.
Одно слово для двоих.
Рано утром в субботу приходит сообщение от Сиенны. Она в такси. Посылаю ей лайк и инструкцию, как доехать. В тот момент, когда я нажимаю на «отправить», Бьянка вдруг совершает едва заметное движение. Легкое подергивание плечом, которое передается шее, а потом она откидывает голову, как от удара током. Рот искажается гримасой, ей больно.
Быстро подхожу и беру ее за руку:
— Любимая? Ты слышишь меня?
Губы расслабляются, и вскоре она снова спокойно лежит на подушке.
Я хочу, чтобы она проснулась. Я тоскую по ней.
Странно, но мне кажется, что я давно тоскую по ней. Много лет.
Тоскую по беззаботности и легкости, в которые я когда-то влюбился и за которые готов был умереть.
А потом настала другая пора. «Пока-дети-маленькие» — так она называлась. С этим у нас не было споров. Надо просто пережить это трудное время «пока-дети-маленькие». А потом начнется настоящая жизнь, убеждали мы друг друга.
Нет ничего более постоянного, чем временное.
Я с трудом узнаю Сиенну. Она, видимо, изменила цвет волос. Почти на полголовы выше Бьянки, стройная, спортивная, с карими глазами. У них и темперамент разный, и интересы.
Она медленно гладит Бьянку по руке:
— Как она? Операция прошла успешно?
Я пытаюсь передать слова врачей. Сильное кровотечение удалось остановить, но остались мелкие сосуды, к которым не подобраться.
— Они не могут ничего сказать, пока Бьянка не придет в себя. Только тогда будет понятно, поврежден ли мозг.
Сиенна вздыхает:
— Сестричка. — Сиенна гладит Бьянку по щеке. — Как это произошло? Как она могла попасть под машину прямо у дома?
— Не знаю. Вильям сказал, что она собралась поехать в супермаркет. У нас были такос на ужин.
Сиенна оборачивается:
— Вы что, оставляете детей одних?
В голосе осуждение. Я надеюсь, она приехала не для того, чтобы ссориться.
— Это заняло бы минут пять. Кроме того, я уже ехал домой с работы.
Сиенна кладет руку на лоб Бьянке:
— Мы только что снова обрели друг друга.
Я не понимаю, что она имеет в виду.
— Мы с Бьянкой переписывались все лето.
Мне Бьянка об этом не рассказывала.
— На самом деле я всегда не понимал, почему мы не общаемся.
— Умер отец. Потом вы уехали в Сконе.
— Ну да.
Я знаю, что Сиенна была недовольна нашим переездом.
— То есть ее сбил кто-то из соседей?
Я сглатываю слюну.
— Да, соседка. Она часто гоняет на машине как угорелая.
— Только не говори мне, что это та самая Жаклин.
Сиенна пронзает меня взглядом. Что ей известно о Жаклин?
— Бьянка рассказывала тебе о ней?
Сиенна ахает: Бьянка снова начинает шевелиться, ее плечи дрожат, а голова откидывается в сторону.
— Дорогая!
Губы Бьянки разжимаются, мы замечаем проблеск из-под век. Она несколько раз моргает.
— Бьянка?
Я беру ее за руку. Лицо подрагивает в мелких судорогах, и через несколько секунд я уже смотрю в ее зеленые глаза:
— Любимая? Ты меня слышишь?
Она смотрит на меня, но не видит. Глаза блуждают, взгляд ни на чем не задерживается.
— Любимая? — повторяю я. — Бьянка?..
22. Фабиан
До катастрофы
Зима 2015 года
Петер меня понимает. И говорит: да забей ты!
А мама не понимает. И хочет меня наказать.
— Две недели никакого интернета, — грозится она. — То, как ты поступил с этой девочкой, ужасно.
— Слушай, — возражает Петер, — ты сейчас несправедлива. Девчонка сама начала.
Я говорю маме, что она может отрубать интернет. Я же ее знаю. Уже завтра она начнет раскаиваться, захочет поговорить, а потом и вайфай включит.
— Как вообще в школе? — спрашивает она.
Все тот же вопрос. Сколько раз я на него отвечал?
— Хорошо, мама. В школе все хорошо.
Потому что маму не надо волновать. Ей нельзя рассказывать, что школа — это ад, нескончаемая мировая война. Все хорошо, мама. Хотя в глубине души она все сама знает. Должна знать. Но есть вещи, о которых лучше не говорить вслух.
