— У него нет друзей?
Бьянка убрала руки:
— В чем дело, дорогой? Ты ревнуешь?
Да, я, пожалуй, ревновал. Немного.
— Он мне не нравится, — сказал я.
— С ним все нормально.
Я повернулся и посмотрел на нее. Ничем хорошим этот разговор закончиться не мог.
— Что означает «письменное предупреждение»? — спросила Бьянка.
Я помедлил с ответом.
— По сути, так директор показывает клиентам, то есть родителям, что он принял меры. Но теоретически это может означать, что меня уволят, если подобное повторится.
Бьянка тяжело вздохнула и с тревогой посмотрела на меня:
— Только чтобы не получилось так, как в Стокгольме.
Несколько дней спустя по пути домой я заехал в супермаркет. Бьянка уже забрала детей, и я мог не торопиться, хотя в последнее время у меня появилось странное чувство — иногда мне начинало казаться, что жизнь течет куда-то не туда, хотя я при этом смотрел на Беллу и Вильяма. Или Бьянку.
С эйрподами в ушах я выбирал фрукты, когда кто-то осторожно тронул меня за локоть.
— Простите, — сказал я, вынимая наушники.
Жаклин держала в руках яблоко. Розовая помада, нежный взгляд.
— Я просто хочу сказать спасибо. Фабиан рассказал, что случилось в школе.
— Э-э-э… — Я почувствовал, что краснею. — Это моя работа. Иногда получается немного не так, как…
— Вы не должны так думать. Этот Анди… Его отец — старый приятель директора. Мне рассказывали, что он, как и сын, в свое время был реально плохим парнем. Я рада, что вы помогли Фабиану. В школе его всегда обвиняют во всех грехах. Говорят, что это он всегда начинает.
— Это очень… плохо.
Я огляделся. Изо всех сил я старался говорить нейтрально, тут же везде одни уши.
— Это был настоящий ад, — продолжила Жаклин, ничего не замечая. — Вы не представляете, скольких усилий мне стоило сделать так, чтобы Фабиан смог ходить в школу. Если у ребенка нет диагноза, то на особое внимание рассчитывать нельзя.
Я завязал пакет с грушами и подавил любопытство.
— Я знаю, что вы думаете, — сказала Жаклин, вертя в ладонях яблоко. — Но я честно пыталась получить диагноз. Ни один человек в мире не встречался с таким количеством врачей и психологов, как Фабиан. И все они расходились во мнениях. А некоторые к тому же были страшно неприятными чисто по-человечески. Одним критериям Фабиан соответствовал, другим — нет. В одном месте говорили одно, в другом — другое. Я просто вся извелась.
С детьми всегда так.
Жаклин подперла яблоком подбородок. Во всех ее движениях было что-то чувственное. Наверное, издержки профессии, привычка позировать.
— А сейчас Фабиан вообще отказывается разговаривать с кем бы то ни было, — продолжила она.
Я посмотрел по сторонам. В отделе фруктов, похоже, собралась половина всего населения Чёпинге.
— Но вас я очень хотела поблагодарить, — сказала Жаклин, опуская яблоко в свою тележку.
Мне было приятно. Я получил подтверждение, что вопреки всему действовал из добрых намерений.
— До встречи, — попрощалась Жаклин.
Ее пальцы коснулись моей руки, и по телу у меня пробежала теплая дрожь. Я стоял и смотрел ей вслед — длинные ноги, узкие джинсы, высокие каблуки и золотой водопад волос. Жаклин Селандер не походила ни на одну из тех женщин, которые когда-либо ко мне прикасались.
Стряхнув эту мысль, я положил в пакет мандарин.
О господи, нужно взять себя в руки.
У меня лучшая жена на свете и замечательная семья. Смотреть на другую — предательство.
И, поддавшись порыву, я купил Бьянке букет роз. Расхожий маневр.
Когда я открыл дверь, она стояла в прихожей и улыбалась. Потом бросилась мне на шею и прокричала:
— У меня новая работа! В самой большой и самой лучшей компании Лунда!
— Отлично! Вот это новость!
Я опустил пакеты на пол, чтобы найти розы.
— Это заслуга Улы, — сообщила Бьянка.
Я укололся о розовый шип:
— Ой, черт!
— Это Ула устроил мне эту должность. Риелторская фирма принадлежит банку, в котором он работает.
28. Mикаэль
После катастрофы
Суббота, 14 октября 2017 года
Дома, когда я доедаю за детьми картошку фри, раздается телефонный звонок. Мужчина представляется дознавателем и сообщает, что хочет как можно быстрее переговорить со мной.
Когда я выхожу из ванной после душа, он уже на месте. Одет не в форму, просто в белую, тщательно выглаженную рубашку. Бритая голова. Сиенна уводит детей наверх. Мы с полицейским располагаемся в кухне друг против друга. Спрашиваю, не хочет ли он чего-нибудь. Кофе? Он ничего не хочет, но в любом случае благодарит. Включает диктофон. Загорается красная лампочка, он называет номер дела и говорит, что меня допрашивают как свидетеля. И только тут я осознаю, что сильно нервничаю.
— Насколько мне известно, ваша жена пришла в себя после операции. Как вы себя чувствуете после случившегося?
— Волнуюсь, я все еще в шоке.
— Это понятно.
Какое-то время он молча и внимательно рассматривает меня, после чего спрашивает:
— Где вы были, когда произошла авария?
Я почему-то слишком долго думаю и потом говорю:
— Я только что закончил работу и возвращался на велосипеде домой, по дороге услышал сирену.
— О чем вы подумали?
Я не понимаю, чего он хочет.
— О чем я подумал?
— Когда вы поняли, что пострадавшая — Бьянка?
— Ну, когда я повернул во двор и увидел ее велосипед.
— О’кей, — произносит полицейский, — а раньше? Когда вы услышали сирены?
— Что вы имеете в виду?
В нем чувствуется что-то враждебное: и в том, как он себя ведет, и во всей ситуации. Он должен быть на моей стороне.
— Вы сказали, что услышали сирены, когда ехали домой с работы. О чем вы подумали в этот момент?
Кажется, это было сто лет назад. Я помню покалывающий в ноздрях воздух, физически я чувствовал себя прекрасно и предвкушал спокойные выходные в семейном кругу.
— Не уверен, что я думал о чем-то конкретном.
Звуки сирен все еще звучат у меня в голове.
— Вы встретили кого-нибудь по дороге с работы домой?
— Нет.
Я пытаюсь упорядочить воспоминания. Не прошло и суток, а весь мир перевернулся.
