Понедельник, 16 октября 2017 года
Я хожу от стены к стене в тесном помещении для родственников и считаю минуты. Сиенна сидит рядом с детьми, которых, слава богу, увлек мир Астрид Линдгрен, разворачивающийся на экране планшета.
Поздно вечером в воскресенье нам сообщают, что Бьянка не реагирует на боль. Доктор Ариф говорит медленно и серьезно, они будут повторять тестирование через равные промежутки времени.
Я завис между двумя мирами, в зазоре между настоящим и будущим. Я хочу знать, что происходит. И не хочу этого знать. Все может исчезнуть, но мы еще есть: Бьянка, Белла, Вильям и я. Здесь и сейчас. Но через секунду или две уже может быть поздно.
Как измеряется активность мозга? Как измеряется жизнь?
Я представляю, как доктор Ариф держит в руках высокоточный инструмент и высчитывает мое будущее.
Мы редко говорили о смерти, но, когда умер отец Бьянки, дверь в неизбежное немного приоткрылась.
— Должно быть что-то еще, — сказала тогда Бьянка, держа в руках бледную фотографию отца размером с почтовую марку. Сейчас она носит ее в медальоне на шее.
— Должно?
— Иначе все здесь становится… таким… бессмысленным.
— Не бессмысленным, — возразил я. — Жизнь прекрасна. И этим нужно пользоваться.
А мы — пользовались? Мы правильно распоряжались нашим временем? Я смотрю на детей и вижу в их глазах проблески будущего. Еще не поздно.
— Посиди хоть немного, — говорит мне Сиенна.
Я качаю головой. У меня в мозгу вертится столько мыслей. Захожу через мобильный в Сеть. Раздел региональных новостей. «В Чёпинге в пятницу вечером произошло ДТП, в котором серьезно пострадала тридцатипятилетняя женщина. Полиция подозревает состав преступления в действиях женщины, находившейся за рулем, проводится предварительное расследование». Может быть, справедливость все же победит. Я всегда в это верил. Называйте это как угодно: судьба, карма, системное равновесие. Человек получает то, что заслуживает.
Дверь медленно открывается, как будто вырезается тусклым лучом из коридора. Я оказываюсь в плену у реальности, острой как нож.
— Микки, не могли бы вы пройти со мной? — говорит доктор Ариф.
Ноги наливаются свинцом. Небольшое расстояние до палаты Бьянки кажется бесконечным. Мысленно представляю, как Бьянка встает с кровати. Она на меня сердится, кричит, ругает, но это не важно, потому что она жива, мы любим друг друга, и все образуется.
Но образы моих мечтаний рушатся и медленно опадают, и сквозь эти руины я подхожу к больничной койке, на которой спит Бьянка.
— Не оставляй меня, любимая, — шепчу я.
Бьянка отвечает неподвижностью и молчанием. Она похожа на изваяние с силиконовой трубкой во рту.
Достойная человека жизнь — что это значит? Я закрываю глаза, открываю, снова закрываю и вижу перед собой растение, овощ, оболочку человека.
— Присядьте, пожалуйста. — Большие глаза доктора Арифа печальны. — Мы, к сожалению, не наблюдаем у Бьянки никакой активности мозга. Ни на какие раздражители она не реагирует.
Я жду «но». «Но» должно быть всегда.
— Вам известно, как Бьянка относилась к донорству органов?
О чем он?
— Я не понимаю.
Доктор Ариф опускает глаза и говорит тише:
— Я действительно вам очень сочувствую. Время есть, это совсем не срочно.
— Она же дышит. Что вы имеете в виду?
Ариф сглатывает.
— Бьянка дышит не самостоятельно. Жизнь в ее теле поддерживается искусственно.
Я больше не могу. Я распадаюсь на части.
Навсегда.
Что произошло с навсегда?
39. Жаклин
После катастрофы
Понедельник, 16 октября 2017 года
Нас вызвали на допрос в полицию. Мы едем в Лунд на автобусе, и Фабиан начинает сомневаться:
— Я не уверен, что справлюсь.
— Справишься, — уверяю я.
Он смотрит на пустые поля за окном. За плугом тянутся длинные черные полосы, над ними летает стая ворон. Я его подготовила. Перед тем как позвонили из полиции, мы проговорили все несколько раз. Фабиан точно знает, как он должен себя вести.
— Я ненавижу врать, — говорит он.
— Тебе не нужно врать. Просто скажи то, о чем мы договорились. Об остальном не рассказывай.
— А если они спросят?
Я тоже сомневаюсь. Что, если все обернется не так?
— Идем, — говорю я, когда автобус останавливается.
Мы молча пересекаем привокзальную площадь. Фабиан держит руки в карманах, бейсболка надвинута на глаза. Я и сама смотрю только под ноги. Полиция находится в угловом здании, в приемной почти никого. Только бы не встретить Петера. Иду вплотную к стене к окошку для посетителей сообщить цель визита.
— Эмили, — представляется темнокожая девушка лет тридцати.
Это она будет проводить допрос.
— Отлично, что вы смогли так быстро приехать, — говорит она.
Разве у нас был выбор?
— Здравствуй. — Эмили протягивает руку Фабиану.
Он что-то бормочет в ответ, не реагируя на ее руку. Я думаю, стоит ли ей объяснять. Хотя зачем? У нее нет никаких оснований считать, что все должны здороваться одним и тем же способом.
— Хотите что-нибудь выпить?
Эмили ведет нас по лестницам.
— Нет, спасибо.
Мы приходим в небольшую комнату, где нас ждет высокий мужчина с бритой головой.
— Нам нужно поговорить с вами по отдельности, — говорит Эмили. — Давайте начнем с вас, Жаклин, а Фабиан подождет в коридоре. Если что, там есть журналы.
Фабиан садится на двухместный диван. Я спрашиваю, не возражает ли он, и он кивает — о’кей.
Эмили и бритый пропускают меня в комнату, и я начинаю говорить раньше, чем все рассаживаются:
— Честно говоря, я не понимаю, для чего это понадобилось. Я же уже рассказала, как все произошло. Зачем нужно привлекать к этому Фабиана?
Полицейские смотрят друг на друга.
— Фабиан немного не такой, как все, — объясняю я. — В подобных ситуациях он всегда очень нервничает.
Эмили уверяет, что она это понимает.
— К нему у нас всего несколько вопросов, — говорит ее коллега. — Это не займет много времени.
— Как вы чувствуете себя после случившегося? — спрашивает Эмили. У нее оленьи глаза и располагающие манеры.
— Ужасно. Я до сих пор не могу поверить, что это правда. Мы в шоке и очень расстроены. В отчаянии.
