Она осмотрела меня с головы до ног так пристально, что я покраснел, и Жаклин отвела взгляд.
— Не столько, сколько хотел бы. Все успеть трудно.
— Думаете? — улыбнулась Жаклин.
— Тогда вы, наверное, будете моим учителем, — предположил Фабиан.
— Надеюсь.
— Ну, мало ли.
— Фабиан пойдет осенью в эту школу. В седьмой класс. Не могу поверить, что мой мальчик уже старшеклассник.
Ее глаза блеснули. В том, как они с сыном смотрели друг на друга, было что-то особенное, но я не мог понять, что именно.
— Ну, теперь нам действительно пора, — сказала Жаклин и открыла калитку.
— Хорошего дня! — ответил я.
— И спасибо за булочки! — добавила Бьянка, которая наконец отыскала упаковку пластыря.
— Пустяки! До свиданья! — Жаклин помахала рукой из-за забора.
— Кажутся вполне приятными, — прокомментировала Бьянка.
Я поцеловал ее в щеку:
— Да, более чем. Но я надеюсь, что мне не придется работать в классе у Фабиана. Учить соседа — не самый лучший расклад.
Бьянка рассмеялась:
— А я тебя предупреждала. В таких местах это обычное дело. Сохранять анонимность тебе отныне не удастся.
— Так, фасад мы сейчас трогать не будем! — заявил я.
— Конечно не будем. Мы просто побелим комнаты — три спальни и кухню.
Краска уже стояла во дворе.
— А пятнашек больше не будет? — спросил выбежавший из-за дома Вильям.
— Мы с папой идем красить стены в доме, — ответила Бьянка. — А вы пока сами немного поиграйте.
Я уже поднял ведро с краской, когда калитка за моей спиной снова открылась.
— Здравствуйте, здравствуйте!
Женщина лет семидесяти с любопытством глазела по сторонам.
— Я хотела сказать только: «Добро пожаловать на Горластую улицу!» — произнесла она и протянула руку. — Гун-Бритт, живу в доме напротив.
Пожав руку Бьянке, она заговорила, понизив голос:
— Я подумала, что вам стоит познакомиться с кем-то еще из нашего квартала. Тут не все такие, как эти. — Она сделала легкий кивок в сторону дома Жаклин и Фабиана и продолжила: — Но в целом здесь очень славно. Все помогают и заботятся друг о друге. Уверена, вам у нас понравится.
Я видел, что Бьянка с трудом сдерживается. Она такое не выносит. Проблемы с соседями, сказала она однажды, — это как рулетка: никогда не знаешь, что выпадет. Она никогда не любила выставлять напоказ свою жизнь и оберегала личное пространство. Одним из достоинств нового дома были как раз высокая изгородь из туи и калитка.
— У нас обо всех сложилось очень хорошее впечатление, — произнес я и улыбнулся немного шире, чем требовалось.
— Да-да, не буду вам мешать, — сказала Гун-Бритт. — Я понимаю, сколько всего вам нужно сделать.
Но уходить она при этом не торопилась. И только когда я снова взялся за ведро с краской, Гун-Бритт повернулась к калитке со словами:
— Ну что ж, пойду! Увидимся.
Едва дождавшись, пока она скрылась из вида, Бьянка подошла к калитке и потрогала задвижку:
— Может, повесим здесь замок, как думаешь?
5. Микаэль
После катастрофы
Пятница, 13 октября 2017 года
Холл в приемном покое станции скорой помощи пульсирует скрытым отчаянием. Ожидающие смотрят в пол. Беспокойное постукивание ногой, тихие всхлипывания в носовой платок, приступы кашля, переходящие в хриплые рыдания. Медсестра в белом халате открывает передо мной дверь:
— Вы муж Бьянки Андерсон?
— Да. Где она? Что с ней?
— Идите за мной, — велит медсестра; я иду за ней по коридору в маленькую комнату, где стоят два простых стула.
— Когда я смогу увидеть жену?
— С ней сейчас врачи. Они придут сюда и проинформируют вас обо всем, как только будет возможность.
Неизвестность пугает, ноги подкашиваются, по спине бегают мурашки. Что сейчас чувствует Бьянка? Должен быть какой-то способ помочь ей.
— Посидите пока, — предлагает медсестра. — Хотите пить?
У нее мягкий голос, но лица нет. Я вижу только белую фигуру, исчезающую в дверном проеме. Как привидение. Она быстро возвращается с чашкой теплой воды.
— Пожалуйста.
Я проливаю половину на пол — так сильно дрожат руки. Рот онемел, я не могу шевелить губами.
— Она поправится, — говорю я.
По-другому даже думать нельзя.
Медсестра вздыхает, и я впервые различаю ее глаза. Они блестят от волнения.
Час назад Бьянка была такой же бессмертной, как и все, кто меня окружает. Мысль о том, что ее может не стать, была так далека, что в нее едва верилось. Теперь все иначе. Одно мгновение — и все изменилось.
— Пожалуйста, кто-то должен рассказать мне, что происходит! — Я встаю и начинаю нетвердо ходить по комнате.
— Идите сюда, — говорит медсестра. — Вам лучше сесть.
Ей приходится поддерживать меня, у меня нет сил.
— Она поехала на велосипеде за фетой, — произношу я, снова сев на стул.
Медсестра удивлена.
— В такос не кладут фету, сколько раз я ей об этом говорил!
Я проклинаю себя.
Что с нами происходит?
— А мне нравится такос с фетой, — слышу я мягкий голос медсестры.
Растираю себе виски и пытаюсь улыбнуться.
Когда-то мне нравились маленькие причуды Бьянки. Фета в такосе, ночник, который должен гореть, когда мы спим, и выключаться, когда мы занимаемся любовью, ее страх перед птицами и то, что она всегда пакует в багажник пледы, фонарики, спасательные жилеты и лопату, если мы собираемся проехать больше трех миль. То, как она зажмуривается в туннелях и на высоких мостах. И это вечное постукивание пальцев по экрану мобильника. Дурная привычка гуглить всевозможные ответы еще до того, как сформулирован вопрос.
В какой момент все эти мелочи теряют очарование и начинают раздражать? Не надо было нам переезжать в Чёпинге.
Если посмотреть назад, то все эти ее нервные реакции кажутся пугающим предостережением. Она говорила, что нужно держать дистанцию с соседями и допускать только ту степень близости, которая ограничивается просьбой вынимать почту из ящика во время отпуска.
— Вы хотите с кем-нибудь связаться? — спросила медсестра. — У вас с собой телефон?
Я достаю его из кармана.
Да, Сиенна, старшая сестра Бьянки. Нужно сообщить ей. Но как такое сказать? Ее сестре, которую я несколько лет не видел. Мы прекратили отношения и давно не выходили на связь.
