После Нового года я часто думала о Микки. Поцелуй, фейерверк, его крепкое объятие. Во мне что-то зашевелилось, и я ничего не могла с этим поделать. Так глупо… Ведь между нами все равно ничего не могло быть.
— Ты хотел бы переехать куда-нибудь из Чёпинге? — как-то вечером спросила я у Фабиана.
Никаких конкретных идей у меня не было, но их не было и когда мы переезжали раньше.
— Нет! Зачем?
Фабиан ненавидит резкие перемены. Но потом он спросил:
— В Калифорнию? Мы переедем к отцу?
Я имела в виду Хальмстад или Кунгэльв. А в Эммабоде есть премилое кафе.
— Посмотрим.
Не хочу сказать, что я следила за семейством Андерсон, но из окна на кухне было видно, как они приезжают и уезжают, иногда я видела Микки — и воспоминания о новогодней ночи разгорались с новой силой.
Как-то вечером, когда Бьянка с детьми уехали на «вольво», я решила рискнуть. Микки растягивался после пробежки, опираясь о ворота гаража. Впервые после Нового года мы оказались наедине.
— Добрый вечер, — сказала я. — Как тренировка?
Он подтянул одну ногу к ягодице. По лбу тек пот, а мускулы на груди перекатывались под облегающим спортивным джемпером.
— Чувствуется, что уже не тридцать пять, — рассмеялся он, и его теплое дыхание облаком взлетело к гаражной лампе. Вокруг него было точно магнитное поле, которое затянуло меня и крепко держало.
— Мы собираемся переехать, — сказала я.
Да, детский, что и говорить, трюк для того, чтобы вызвать реакцию. Но он сработал. Микки опустил ногу и потряс ею.
— Куда?
Я уловила некоторую тревогу.
— Точно пока не знаю. Возможно, в Смоланд, в Эммабоду.
Микки кивнул. Он выглядел удивленным, но не более того.
А чего я ожидала? Что он вцепится в меня и будет просить остаться?
Прошло несколько долгих секунд. Мы стояли молча и выдыхали друг на друга облачка пара.
— Послушай, то, что произошло на Новый год…
Он заговорил шепотом и не мог смотреть мне в глаза. Я знала все, что он скажет, но затаила дыхание и в глубине души все же надеялась, что ошибаюсь.
— Я люблю Бьянку. Будет ужасно, если она о чем-нибудь узнает.
— Разумеется, — сказала я, хотя внутри у меня все оборвалось. — Это был просто дружеский поцелуй.
Микки, казалось, испытал облегчение.
— Я слишком много выпил, — сказал он. — Это была ошибка, да?
— Мм…
Я отогнала боль. Надежда вспыхнула и погасла.
— Никто ничего не узнает, — сказала я. — Само собой.
Уходя, я заметила, что Микки выдохнул и с облегчением прижал к груди руку.
Для таких, как он, я могла быть только ошибкой.
47. Микаэль
До катастрофы
Весна 2017 года
На самом деле за уборку общего двора отвечали коммунальные службы муниципалитета, и никто не требовал этого от жителей. Но дважды в год, в воскресенье весной и осенью, исключительно по инициативе Оке мы собирались, чтобы подмести асфальт, привести в порядок растительность и перекрасить уличную мебель. Гун-Бритт угощала кофе, а Оке жарил на гриле сосиски.
— Мы соблюдаем традиции. Вместе все легко, — твердил Оке, видимо не замечая, что никого из нас это не интересует, и не догадываясь, что эти уборки прекратятся, как только он сам сойдет с дистанции.
Собственно, еще было слишком рано — первое воскресенье марта, но Оке принял решение, и оно не подлежало обсуждению. Я помогал ему красить скамейки, а Жаклин сидела на корточках и возилась с клумбами. Чуть в стороне Бьянка сметала ветки, которые Ула срезал с деревьев.
Всякий раз, когда Бьянка и Жаклин оказывались рядом, я начинал нервничать. С тех пор как Жаклин стала работать в детском саду, я старался всегда, когда мог, сам отводить и забирать Беллу. И хотя я был на девяносто девять процентов уверен, что Жаклин ничего не расскажет, все равно не мог избавиться от тревоги. Одно случайно оброненное слово, малейший намек — и весь мой мир рухнет. Как я смог такое допустить? Это мимолетное мгновение, когда пробило двенадцать, захватило меня целиком, заставило забыть правила игры. В плену у новогодней ночи, под вспышками салютов я позволил Жаклин прикоснуться к моим губам. Разумеется, я виноват. Я не остановил ее, не оттолкнул, не вырвался. Я поступил как мерзавец, свинья, как один из тех, кого всю жизнь искренне презирал. Я никогда не изменял. Даже мысли не допускал. Пока был собой. Был таким, каким себе казался… Потом мы долго смотрели друг другу в глаза, и я был уверен, что мы оба воспринимаем случившееся одинаково, как ошибку, как то, чего никогда не должно было быть. Но теперь я сомневался. Жаклин надеялась на что-то другое?
На большее?
Разумеется, немедленно пришло раскаяние.
Начало нового года прошло под соревнования по прыжкам с трамплина по телевизору, перед которым я лежал с удавкой на шее. Мне действительно хотелось рассказать обо всем Бьянке, но я слишком долго искал подходящего случая. Потом прошло несколько дней, и, по моим ощущениям, признание стало невозможным. Лучше просто стереть и забыть. Это никогда не повторится. Я ненавидел себя за то, что допустил это, и любил Бьянку до боли.
Бьянка придерживала стремянку, на которой стоял и обрезал торчавшие ветки березы Ула.
— Давайте там побыстрее, — сказала Бьянка и закрыла глаза. Она очень боялась высоты. Не важно, кто забирался наверх, она или кто-то другой.
Ула нарочно размахивал руками, пугал и, поддразнивая, медлил. Они смеялись.
— Глядите-ка! — произнес Оке, и вся работа остановилась.
В общий двор медленно заруливала полицейская машина. Петер включил синий проблесковый маячок, и Белла с Вильямом запрыгали от восторга.
— Можно мы посидим за рулем?
Петер прошел мимо них.
— Как насчет кофе, констебль?
Он взял чашку и подошел к Жаклин.
— Ты не отвечаешь на звонки. Я не знал, что думать.
Жаклин осмотрелась по сторонам, ей было явно неудобно:
— Не сейчас, у нас уборка.
Я вспомнил слова Фабиана о том, что Петер всегда скандалит. Вспомнил растерянность Жаклин на дне рождения летом. Ничего удивительного, что ей хочется чего-то другого.
— Со мной нельзя обращаться так, как будто меня нет, — сказал Петер. — Ты же это знаешь.
Жаклин шепотом попросила прощения. Он бросила на меня быстрый взгляд, в котором я прочел просьбу о помощи.
— Можно детям посидеть за рулем? — спросил я, чтобы прервать их разговор.
Белла и Вильям и так уже были наполовину внутри.
