Она убирает руку и опускает голову. Мама мне не поможет. Я должен все решить сам. Как и раньше. Как всегда.
57. Жаклин
До катастрофы
Лето 2017 года
Я заблокировала номер Петера в телефоне. Это окончательный разрыв. Надо быть добрее и к самой себе, и к Фабиану, к нему в первую очередь. Мы так долго жили в этом дурдоме, наполненном ссорами и склоками, что я порой забывала — это не норма и можно по-другому. Но теперь я обязана все изменить.
Есть другая жизнь.
Погодой лето не баловало. Замечая в кухонном окне отблески выглянувшего солнца, я спешила выйти в сад погреться. Но мгновения синего неба наступали редко и ненадолго, быстро возвращались косматые, похожие на горные кряжи тучи, а кожа от холода покрывалась мурашками.
Как-то в середине июля выпал на удивление теплый день, и я дремала в шезлонге за домом, когда услышала чьи-то шаги. Я так быстро встала, что у меня потемнело в глазах. У калитки стоял Ула, на нем была рубашка с узором «турецкий огурец», шлепанцы и солнечные очки.
— Что делаешь? — спросил он.
— Загораю, — ответила я, посмотрев вниз на свое бикини.
Когда мы только познакомились, я не смогла устоять перед его совершенно мальчишеской улыбкой. Теперь же она меня только раздражала.
— Я приготовил сюрприз, — заявил он. — Для Фабиана.
— Что?
С Фабианом Ула никогда не ладил. Это была одна из многих причин, почему между ним и мной ничего не могло быть.
— Сюрприз, — повторил он и улыбнулся. — Думаю, он будет доволен, если можно так сказать.
У него наверняка была какая-то задняя мысль, видимо, он пытался снова сблизиться, но сейчас все, что касалось Фабиана, вызывало у меня отчаяние.
— Мне за него очень тревожно, — призналась я. — Не знаю, что делать.
Я боялась, что Фабиан думает о чем-то действительно страшном.
Он попросил меня бросить пить, но как только я начинала об этом думать, мне становилось так плохо, что я пила еще больше.
— Мы должны поддерживать друг друга, — сказал Ула.
Он прошел мимо меня вглубь сада и посмотрел на шезлонг.
— Фабиан одурел от этих каникул, — сказала я. — Он нуждается в четких рамках. В школе ему было намного лучше, особенно в последнее время, когда Микки сделали его наставником.
Ула откинул голову назад и пожал плечами:
— И ты считаешь это нормальным?
— Что ты имеешь в виду?
Он поднял очки на лоб:
— Давай, Джеки, давай! Я не слепой. У тебя уникальная способность преследовать соседей.
— Прекрати называть меня Джеки. Между мной и Микки, да будет тебе известно, ничего нет.
— Ничего нет?
— Ничего.
— Ну тогда в новогоднюю ночь мне, видимо, просто показалось.
Я постаралась скрыть удивление. Как он мог что-то видеть? Он же ушел домой.
— Не знаю, что там тебе показалось.
— Ты же не забыла, как расположена моя спальня?
— Чердачное окно?
Я попыталась представить, но память размыло выпитым на завтрак вином и двумя порциями джина-тоника.
— Я случайно выглянул в окно в двенадцать, хотел посмотреть салют перед тем, как лечь спать. А окно моей спальни, как тебе известно, выходит прямо в сад Оке и Гун-Бритт.
Черт!
Он это давно знает. Почему же сказал только сейчас?
— Мы просто слишком много выпили. Ничего не было. Легкий поцелуй.
— Примерно как со мной, да? Как ты назвала наши отношения? Увлечение?
Мне стыдно вспоминать, как меня тогда накрыло. Ула тоже был хорош, но я должна была понимать, что делаю. Они только что купили дом, переехали, а я все разбила. У него было полное право злиться.
— А Петер знает, что у него появился конкурент? — спросил Ула.
Надо было с самого начала вести себя более твердо. Наше «увлечение» прошло, а его семья распалась. Общего будущего у нас с Улой никогда не было. Но несмотря на это, все эти годы я позволяла себе небольшие рецидивы. Иногда я веду себя так, как будто мне лет двенадцать. Я не умею прощаться. И никогда не умела.
— Что тебе нужно? — спросила я, глядя ему прямо в глаза. — То, что мы с Микки поцеловались на Новый год, правда. Это ошибка, которая никогда больше не повторится. Хочешь меня шантажировать? Только Бьянка и так обо всем знает.
Ула задумчиво потер подбородок:
— Знает?
Я была уверена, что да. Если я правильно представляю себе Микки, он наверняка признался в том, что поступил неправильно. Может быть, он пообещал Бьянке никогда больше не разговаривать со мной. В худшем случае он откажется от роли наставника для Фабиана.
— Не думаю, что Бьянка что-то знает, — сказал Ула.
— Пожалуйста, мне так надоели все эти драмы. Уходи.
Он взял в руки очки и посмотрел на меня со всей серьезностью:
— Ты ведь не знаешь, почему Бьянка и Микки переехали сюда, да? Потому что, если бы тебе это было известно, ты сама бы не захотела, чтобы Микки был наставником для Фабиана.
— В смысле?
Я задумывалась об этом сразу после того, как они приехали. От чего они убежали?
— Микки мгновенно выходит из себя. В это трудно поверить, он это умело скрывает, — сказал Ула. — Но я видел его таким, когда мы поймали воров у них в гараже. Микки совершенно озверел и избил этих парней.
Какая нелепость. Но с другой стороны, об этом ограблении все молчат, что тоже странно.
— Ты лжешь.
Микки самый спокойный и надежный из всех, кого я знаю. Он не способен потерять самообладание и применить силу.
— Тогда почему, по-твоему, мы не заявили в полицию? — спросил Ула.
Я даже содрогнулась от неприятного чувства.
— А какое-то время назад Бьянка рассказала мне, почему они сюда переехали, — продолжил Ула, не сводя с меня пристального взгляда. — У Микки случился приступ ярости, он набросился на своего ученика в стокгольмской школе. Прижал парня к стенке и буквально сломал ему руку. Пятнадцатилетнему мальчишке.
Фабиан. Я же сама предложила Микки в качестве наставника.
— Ему пришлось выбирать: либо он обещает, что не будет работать в школах Стокгольма, либо на него заявляют в полицию, школьную инспекцию и все прочее.
— Нет, это не про Микки.
— А ты сама у него спроси, — предложил Ула и снова надел солнечные очки; в них отразился мой купальник.
Потом он открыл калитку и пошел к себе в своих дурацких шлепанцах. В голове у меня завертелись всякие мысли. Я села в шезлонг, выудила мошку из бокала с теплым джин-тоником и выпила залпом. В горле стоял ком. Я не разобралась, что за человек Микки? И в очередной раз напялила розовые очки? Но хуже всего, что я вмешала в это дерьмо Фабиана. Снова.
