Нечего таких баранов жалеть! Полный болван этот Фадеев: людей не знает, а туда же – его учить! Поэтому и сидит теперь в тайской тюрьме.
Максим вдруг ощутил, как силы возвращаются к нему. В голове прояснилось, слабость ушла. Он уже знал, что решающее слово будет за ним! Виталик отнял его жизнь, будет только справедливо, если он в ответ отнимет у него все. Без компании этот гад никто – кусок дерьма на обочине жизни. Пусть его затаскают по судам, пусть впаяют приличный срок! Только сейчас Ларин обратил внимание на то, что в самолете всего один экипаж. Ну, Виталий, красавец! Заставляет пилотов втрое превышать допустимое рабочее время – и куда только транспортная прокуратура смотрит?! А эти бараны и рады стараться, им глотку лишним рублем заткнули. Самоубийцы!
Выгнав из кабины штурмана, Ларин с наслаждением развалился в его кресле. Он сосредоточенно смотрел в небо сквозь лобовое стекло авиалайнера и наконец после многих лет беспрестанных командировок понял, почему всю свою жизнь так не любил летать. В кресле пассажира чувствуешь себя беспомощной букашкой. Совсем другое дело, когда летишь в кабине пилота и имеешь возможность управлять авиалайнером! Вот здесь твои решения, твой выбор чего-то да значат!
Сейчас, уже перебрав мысленно все события своей жизни, он думал о позднем и удивительном чувстве к Даше. Оно кончится вместе с ним, а ведь только эта неожиданная любовь, только сама Даша могли что-то изменить в его судьбе. Но они обе ничего для него не сделали. Он им оказался не нужен.
– 531-й, не изменили решение? – послышался голос диспетчера.
– Решение прежнее, – глухо отозвался командир, – прошу разрешить заход на посадку.
– Видимость 300, условий для приема нет, 531-й.
В кабине повисла мучительная пауза. Командир с мольбой посмотрел на Ларина, который впервые в жизни ощущал острую радость полета. На его лице не было и тени сомнений. Пилоту на мгновение показалось, что они прекрасно снизятся по приборам, а над полосой есть триста метров прозрачного воздуха. Профессионал он или нет! Максим царственно кивнул, подтверждая величественным жестом собственное решение командира – «снижаемся».
– Решение прежнее, – произнес командир, – разрешите посадку.
– Снижайтесь тысяча пятьсот, – в интонациях диспетчера звучала досада, – работайте аэропорт круг.
– Вас понял, тысяча пятьсот.
– Аэропорт круг, 531-й, добрый вечер.
Дальше Ларин не слушал. Вся эта белиберда его больше не интересовала. Главное, посадку им разрешили – теперь работает экипаж. Сам он больше ничего не может сделать. Он уже принял важное решение и теперь чувствовал, как смертельно устал.
– 531-й, пятьсот метров заняли?
– Подходим пятьсот метров.
Командир обернулся к бортинженеру:
– Разблокируй газ.
– Разблокирован.
– Автомат?
– Включен.
Напряжение в воздухе стало чересчур осязаемым.
– Веселей, – подбодрил Ларин, – не раскисаем!
– Максим Леонидович, – голос командира предательски скрипнул, – вы же понимаете, видимость ни к черту!
– Снижайтесь! – прошипел Максим, которого сомнения командира привели в ярость. – Судьба компании на кону! Не приземлимся к восемнадцати, и нас уничтожат!
– Экипажу быть готовым к уходу на второй круг, – отдал побледневший командир приказ, намертво вцепившись в штурвал.
Небо вокруг превратилось в сплошное молоко, на секунду даже Ларину стало не по себе. Самый обычный животный страх и желание жить вдруг захлестнули его. Но он твердо решил, что они будут садиться, и будь что будет! Это его выбор!
– Закрылки, – сквозь зубы проговорил пилот и, убедившись в выполнении команды, обратился к диспетчеру: – Шасси, закрылки выпущены.
– Полоса свободна.
– Спасибо.
Ларин, прислушиваясь к тихому голосу второго пилота, напряженно следил за высотой. Стрелка датчика покачивалась в унисон с громоподобным биением его сердца. Четыреста. Четыреста пятьдесят.
– 531-й. Вышел в глиссаду, – доложил командир, – к посадке готов.
В ответ раздался неразборчивый голос диспетчера.
Триста. Двести пятьдесят. Ларина прошиб холодный пот – белая плотная вата все еще обступала лобовое стекло.
Двести. Сто. Вата перестала быть плотной: внизу слабо, но все же угадывались очертания аэропорта. Показались расплывчатые посадочные огни. Максим вздохнул с облегчением и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза. Все будет нормально. Они не умрут: значит, судьба.
Восемьдесят. Шестьдесят. Пятьдесят. Монотонный голос второго пилота начал его раздражать. Скорее бы приземлиться!
– Уходим!!! – истерический крик заставил Ларина вздрогнуть и вытаращить глаза.
В кабине что-то омерзительно громко взвыло, голос робота повторял одну и ту же фразу, от которой кровь стыла в жилах. Максим уперся взглядом в приборы, чтобы не смотреть в лобовое стекло.
Тридцать. Двадцать.
Краем глаза он видел напряженную спину командира под промокшей насквозь рубашкой. Слух отключился, перед глазами все плыло. Теплые струи хлынули по губам и на грудь. Он не услышал, он почувствовал жестокий удар. Даша-а-а-а!!!
Глава 5
– Вас вызывали в суд?! – взволнованно прошептал профессор, когда Фадеев вернулся в камеру и опустился на пол с ним рядом. – Вынесли приговор?
– Нет, – Михаил Вячеславович покачал головой, – возили в больницу.
– Девушка ваша очнулась?! – В голосе профессора зазвенел восторг. – Это же счастье!
– Да, – Фадеев кивнул и прикрыл глаза, пытаясь остановить самовольные слезы, – сделали операцию. Больница хорошая, замечательный врач. Даже отдельная палата. Ума не приложу…
– Слава богу! – профессор прервал его и накинулся с объятиями. – Слава богу! Теперь не сомневайтесь – вас нашли!
– С чего же вы взяли? – Надежда, которая робко подкралась к Фадееву еще в больнице, теперь уверенно заняла свое место в его душе.
– Дорогой мой, – профессор вцепился в руку пилота и без конца ее тряс, – судя по вашим рассказам, девушка нищая. Скорее всего из малолетних проституток, господи прости. А ей – операцию, палату, врача.
– Но…
– Поверьте, до бедных граждан никому дела нет, – профессор вздохнул, – здесь за все кто-то должен платить!
– И?
– Вот, – профессор сиял, – теперь ждите вестей! Наверняка у вас уже есть адвокат, причем первоклассный, иначе никому бы здесь в голову не пришло устраивать опознание. Да еще прямо в больнице! Как же я вам, друг мой, завидую!
Профессор наконец замолчал и мечтательно запрокинул голову. А Фадеев, бросив на него благодарный взгляд, начал ждать.
