Все три девчонки были молодыми – самой старшей из них, Ольге, на днях исполнилось двадцать три – и неплохо ладили между собой. А вот Жаклин была компанией недовольна: троица с абсолютной беспечностью относилась к работе. После каждой уборки нужно было проверять, за каждым шагом следить, не проконтролируешь – и будут целыми днями болтать в своей комнатенке. Можно было, конечно, выгнать всех вон, но, во-первых, новых не сразу найдешь и где гарантия, что они окажутся лучше, во-вторых, Жаклин их по-матерински жалела.
Настя выгодно отличалась от этих работниц: старательная, трудолюбивая, не из болтливых. Жаклин, посовещавшись с начальством, повысила ей зарплату и назначила старшей. Так что если не особенно тратиться, через несколько месяцев можно было снять в городе небольшую комнату.
Отношения с товарками у Насти сразу не сложились: они почему-то приняли ее в штыки, ну а окончательно разрушило надежды на дружбу то, как быстро новенькая стала начальницей. Сама Настя была уверена, что причина ее повышения вовсе не в отношении к работе – Жаклин и одна справлялась со своими подопечными, – просто таким образом, деньгами и отчуждением от других, Насте хотели закрыть рот. Надо сказать, ход с отчуждением особенно хорошо удался: девушки объявили Насте бойкот и обращали на нее внимания не больше, чем на мебель. Так что «старшинства» никакого и не было.
Настя попыталась как-то заговорить об этом с Жаклин, но та только махнула рукой: «Работай как работала – у тебя лучше других получается, за это и платят». На вопросы о том, что стало со злополучным Марком Альбером, Жаклин молниеносно прижимала вытянутый указательный палец к губам и отвечала всегда одно и то же: «Я об этой истории знаю только из газет, ты, девочка моя, тоже, а там ничего нового не пишут». В ее глазах при этом оживал такой панический страх, что Насте становилось не по себе.
Рабочий день начинался в одиннадцать вечера и длился до одиннадцати утра. Пока в клубе шло представление – с одиннадцати до трех ночи, – номера, за очень редким исключением, пустовали. Нужно было успеть убраться до того момента, как гостьи распалятся и, выбрав себе фаворита, уведут его наверх. Как правило, на танцполе к утру оставались только те дамы, которые пришли просто посмотреть или «на разведку». Их продолжали развлекать не разобранные гостьями «с серьезными намерениями» стриптизеры. С трех утра до закрытия клуба уборщицы приводили в порядок подсобные помещения и офис, а в восемь тридцать, во главе с Жаклин, выходили на уборку главного зала, бара и кухни. Это была самая напряженная часть работы: за полтора-два часа нужно было успеть вычистить все до блеска. В двенадцать начинались репетиции и подготовка новых танцоров.
Настя из разговоров тренеров и художников-постановщиков, которые за каким-то чертом приходили на работу строго к десяти и до двенадцати болтались без дела, якобы придумывая новые номера, узнала, что мальчики в заведении меняются как перчатки – большинство не задерживается дольше чем на пару месяцев. Постоянные репетиции, работа каждую ночь, жесткие требования к внешнему виду – все это изматывает физически и требует массу времени. Столько, что его уже не остается ни на какую другую жизнь. Мало кто годами выдерживает. Некоторых в скором времени доканывает аморальная сторона вопроса – не каждый из вновь пришедших заранее знал о том, что ему предстоит не только танцевать и раздеваться перед дамами, но и спать с ними по первому требованию. Другие быстро находят себе из числа клиенток постоянных любовниц и увольняются, перейдя к дамам на полное содержание. Но на место ушедших приходят другие – и все движется по кругу.
Настя с любопытством и даже мстительной радостью наблюдала за тем, как новички буквально на глазах превращаются в настоящих, прожженных шлюх. Сначала они только робко жмутся по углам, затем начинают расправлять плечи и учатся «ловить» клиенток на взгляд, потом беззастенчиво предлагают себя и проповедуют теорию «стакана воды». Переспать с незнакомым человеком – так же просто, как выпить стакан воды. Ведь естественно утолять свою жажду. И сексуальная потребность организма ничем не отличается от любой другой. А уж в юном возрасте ее столько, что одной-двумя женщинами просто не обойтись. Одним словом, каждый стриптизер с завидной легкостью находит для себя оправдание и постепенно скатывается все глубже и глубже в бездну порока. Эти продажные полумужчины закрывают глаза на то, что бескорыстные отношения с женщинами постепенно оказываются для них невозможны, стараются позабыть о том, что их коллега подхватил от кого-то СПИД, не задумываются над тем, почему БДСМ
[14]
перестало быть ругательным словом и превратилось в норму жизни.
Редко кто выходит из стриптиза с достоинством и сам становится со временем тренером или художественным руководителем клуба. Как успела отметить Настя, таких один-два на сотню. Большинство как-то иначе заканчивает свою жизнь.
Уборщиц в клубе стриптизеры в упор не замечали – это была низшая каста, относящаяся к разряду безмолвных, но нужных в хозяйстве, животных. При них, не стесняясь, рассказывали о ночных причудах клиенток, показывали друг другу ожоги от сигарет и свежие тонкие шрамы, больше всего сокрушаясь о том, что временно испортился товарный вид. За такие проказы, конечно, дамы платили отдельно, причем очень и очень щедро. Поэтому мало кто из «актеров эротического жанра» отказывался от странных предложений.
– Ну что, опять вчера были иголки?
Разговаривали двое, красивый чернокожий юноша и кудрявый, похожий на ангелочка, блондин. Оба сидели на краю сцены в ожидании начала репетиции и болтали ногами. Настя ползала под ними и мыла полы.
– Нет, – блондин, которому был задан вопрос, усмехнулся, – кое-что другое.
– Расскажи! – Чернокожий нетерпеливо заерзал, предвкушая пикантные подробности.
– Обойдешься, – блондин окатил коллегу презрительным взглядом.
– Слушай, эта твоя Кароль – больная, – чернокожий обиженно надул губы и картинно покрутил пальцем у виска. – Как ты ее только терпишь?
– Есть за что, – блондин пожал плечами и ухмыльнулся. – Хочешь сказать, ты не мечтаешь ее у меня отбить?
– Да пошел ты! – Негр сплюнул.
– А кто крутился, как белка, вокруг серебристого «Ситроена», который она подарила мне на прошлой неделе, и завистливо вздыхал? Держись от Кароль подальше, понял?
– Господи, – чернокожий заерзал задницей по доскам, – да сдалась мне твоя извращенка. Я к ней близко не подойду.
– Только попробуй, – «ангелочек» нежно рассмеялся, – у нас с ней любовь.
– Значит, и ты больной на голову! – заключил чернокожий.
– Ну, если ты у нас здоровый, – блондин окинул собеседника презрительным взглядом, – то тебе здесь делать нечего. Ищи другую работу. Эй, ты! – Он бросил в Настю, которая все еще терла пол, скомканным листом бумаги со сценарием своего нового номера. – Помой-ка мне заодно ботинки!
Чернокожий плебейски расхохотался вслед за предметом своей жгучей зависти.
