Гр. В. А. Соллогуб. Из воспоминаний. Рус. Арх., 1865, стр. 742.
Приезжает раз Гоголь, входит, А. И. Васильчикова сидит грустная, в глубоком трауре. Гоголь, чтоб развлечь ее, начинает длинный рассказ о том, что такие ли бывают еще утраты, что он знавал одного отца, у которого был единственный, нежно любимый сын. Сын этот заболевает, отец с отчаяния сзывает на консилиум лучших врачей, волнуется, терзается, везет сына за границу. Ничто не помогает. Силы угасают, сын помирает. «Ну, что же отец?» – в волнении спрашивает бабушка. «Отец? Да ничего! Дунул себе на ладонь и сказал только: фью!..» Бабушка страшно рассердилась такому неуместному утешению.
А. А. Васильчиков по записи А. А. Милорадович. Рус. Арх., 1909, II, 540.
По словам одного из собеседников Гоголя, г. К-го (с которым я на днях беседовал и которого благодарю здесь за любезное сообщение некоторых сведений о Гоголе), в то время (около 1836 г.) господствующим качеством Гоголя была необыкновенная сила сообщительного юмора при большой скрытности характера. Когда Гоголь читал или рассказывал, он вызывал в слушателях неудержимый смех, в буквальном смысле слова смешил их до упаду. Слушатели задыхались, корчились, ползали на четвереньках в припадке истерического хохота. Любимый род его рассказов в то время были скабрезные анекдоты, причем рассказы эти отличались не столько эротическою чувствительностью, сколько комизмом во вкусе Раблэ. Это было малороссийское сало, посыпанное крупною аристофановскою солью.
Ал. Иванов (кн. А. И. Урусов). Театр. Заметки и наблюдения. Порядок, 1881, № 28.
Гоголю большого труда стоило добиться до представления своей пьесы. При чтении ее цензура перепугалась и строжайше запретила ее. Оставалось автору апеллировать на такое решение в высшую инстанцию. Он так и сделал. Жуковский, кн. Вяземский, гр. Виельгорский решились ходатайствовать за Гоголя, и усилия их увенчались успехом. «Ревизор» был вытребован в Зимний дворец, и графу Виельгорскому поручено его прочитать. Граф, говорят, читал прекрасно; рассказы Добчинского и Бобчинского и сцена представления чиновников Хлестакову очень понравились, и затем по окончании чтения последовало высочайшее разрешение играть комедию.
А. И. Вольф. Хроника петербургских театров. Спб., 1877. Часть I, стр. 49.
Государь читал пиесу («Ревизора») в рукописи.
Кн. П. А. Вяземский – А. И. Тургеневу. Ост. Арх., III, 317.
Если бы сам государь не оказал своего высокого покровительства и заступничества, то, вероятно, «Ревизор» не был бы никогда игран или напечатан.
Гоголь – матери. Письма, I, 380.
В марте 1836 года «Ревизор» попал в драматическую цензуру Третьего отделения 4. Рассматривал его известный цензор Евстафий Ольдекоп. Он представил о пьесе пространный рапорт, по обыкновению, на французском языке.
«Эта пьеса остроумна и великолепно написана. Автор ее принадлежит к числу выдающихся русских писателей-новеллистов… (Следует подробное изложение содержания комедии.) Пьеса не заключает в себе ничего предосудительного».
На этом докладе рукою генерала Дубельта было написано: «позволить».
Бар. Н. В. Дризен. Заметки о Гоголе. Ист. Вестн., 1907, № 10, стр. 164–166.
Живя в Петербурге, еще во времена «Миргорода» и «Ревизора», Гоголь был принят очень радушно в одном доме, где к обеду непременно надобно было являться во фраке. Чтоб уклониться от соблюдения этой церемонии, Гоголь подкалывал булавками полы своего сюртука и являлся таким образом к обеду. Хозяева, по доброте своей, старались не замечать этой выходки и прощали ее поэту.
П. А. Кулиш. Записки о жизни Гоголя, II, 253.
Однажды к квартире Гоголя подъехала великолепная карета, посланная за ним одной высокопоставленной особой. Гоголя не было дома, – был в кружке своих друзей. Карета поехала туда; входит лакей, говорит, что карета приехала за г. Гоголем и что его ожидают. Услыша это, Гоголь сильно встревожился и сначала наотрез отказался ехать. Но тут уже все товарищи начали уговаривать его, чтобы ехал непременно и без всяких отговорок. «Да у меня и фрака здесь нет!» Нашли фрак и натянули на Гоголя: рукава оказались коротковаты, а фалды чересчур длинные… Снарядили наскоро как могли, и Гоголь поехал. У пригласившей Гоголя высокой особы он читал «Ревизора» в присутствии большого общества, генералов и других сановников. Говорили потом, что прочел он «Ревизора» неподражаемо. Каждое действующее лицо этой комедии говорило у Гоголя своим голосом и с своей мимикой. Все слушатели много и от души смеялись, благодарили талантливого автора и превосходного чтеца за доставленное удовольствие, и Гоголь получил в подарок превосходные часы.
Т. Г. Пащенко по записи В. Пашкова. Берег, 1880, № 268.
На блистательных литературных вечерах у В. А. Жуковского Гоголь частенько читал свою комедию «Ревизор». Сижу в кругу именитейших литераторов и нескольких почтенных, образованнейших особ; все аплодируют, восхищаются, тешатся… Мне довелось слышать «Ревизора», по крайней мере, еще раз десять, как единственное чтение на тех литературных вечерах.
Бар. Е. Ф. Розен. Ссылка на мертвых. Сын Отечества, 1847, кн. 6, отд. 3, стр. 22, 24.
Субботы Жуковского процветают… Один Гоголь, которого Жуковский называет Гоголек, оживляет их своими рассказами. В последнюю субботу читал он нам повесть об носе, который пропал с лица неожиданно у какого-то коллежского асессора. Уморительно смешно!
Кн. П. А. Вяземский – А. И. Тургеневу, 9 апр. 1836 г., из Петербурга. Ост. Арх., III, 313.
В воскресенье буду к вам обедать. Но вот предложение; вам хотелось слышать Гоголеву комедию. Хотите, чтоб я к вам привез Гоголя? Он бы прочитал после обеда, а я бы так устроился, чтобы не заснуть под чтение.
В. А. Жуковский – А. О. Смирновой, в 1836 году. Рус. Арх., 1883, I, 336.
Когда ставили «Ревизора», все участвующие артисты как-то потерялись; они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе, новы для них и что эту пьесу нельзя так играть, как они привыкли разыгрывать на сцене свои роли в переделанных на русские нравы французских водевилях.
А. Я. Панаева-Головачева. Воспоминания. Лгрд. 1928. Стр. 43.
В Великом посту 1836 г. при театре начались репетиции новой комедии, по слухам запрещенной цензурою, но дозволенной к представлению самим государем, по усердному ходатайству Жуковского. При ее чтении самим автором у Сосницкого, в присутствии артистов, которым предназначены были роли, большинство их, воспитанное на оригинальных комедиях Княжнина, Шаховского, Хмельницкого, Загоскина или на переводах скучнейшего Дюсиса и напыщенного Мариво, новая комедия, написанная каким-то молодым малороссиянином Гоголем, год тому назад напечатавшим несколько забавных повестей под заглавием «Миргород», – большинство артистов, говорим мы, пришло в какое-то недоумение. «Что же это такое? – шептали слушатели друг другу по окончании чтения. – Разве это комедия? Читает-то он хорошо, но что же это за язык? Лакей так-таки и говорит лакейским языком, а слесарша Пошлепкина – как есть простая баба, взятая с Сенной площади. Чем же тут наш Сосницкий-то восхищается? Что тут хорошего находят Жуковский и Пушкин?» Так отнеслись к «Ревизору» первые исполнители этой комедии; к числу порицателей принадлежал и П. А. Каратыгин (известный в свое время актер-комик и водевилист). Ученик старой классической школы, он, до времени, не мог отрешиться от классических традиций. И артисты, и многие писатели не могли решиться сбросить с голов пудреные парики, с плеч – французские кафтаны и облечься в русское платье, в настоящую сибирку купца Абдулина или затасканный и засаленный сюртук Осипа. Но враждебные отношения артистов к произведению Гоголя сопровождались явлением крайне замечательным: два старейшие актера обеих столичных сцен, Щепкин – московской и Сосницкий петербургской, отнеслись к «Ревизору» с живейшим сочувствием. Подобно всем своим сослуживцам, П. А. Каратыгин отнесся к комедии Гоголя если не с пренебрежением, то с полнейшим равнодушием; но самая личность автора обратила на себя особенное внимание артиста и глубоко врезалась в его памяти. Во время одной из репетиций «Ревизора» Каратыгин, находясь за кулисами, набросал на обертке своей роли, сложенной пополам, портрет Гоголя. По рассказам покойного П. А. Каратыгина, это было на утренней репетиции, в воскресенье 18 апреля 1836 г., т. е. накануне первого представления «Ревизора». Гоголь был сильно встревожен и, видимо, расстроен; часто вполголоса говорил с Сосницким, почти исключительно с ним, и лишь изредка с начальником репертуара А. И. Храповицким. Последний, пощипывая усы, во многих сценах ехидно улыбался и пожимал плечами. Некоторые из молодых актеров и актрис тайком перемигивались. Их нескромную веселость возбуждала не комедия, но ее автор. Невысокого роста блондин с огромным тупеем, в золотых очках на длинном птичьем носу, с прищуренными глазками и плотно сжатыми, как бы прикуснутыми губами. Зеленый фрак с длинными фалдами и мелкими парламутровыми пуговицами, коричневые брюки и высокая шляпа-цилиндр, которую Гоголь то порывисто снимал, запуская пальцы в свой тупей, то вертел в руках, все это придавало его фигуре нечто карикатурное. Никто не догадывался, какой великий талант скрывался в этом слабом теле, какие страдания он испытывал, предугадывая, что ни актеры-исполнители, ни большинство публики не оценят и не поймут «Ревизора» при его первом представлении.
