К тому же за всем этим стоит колоссальная работа, причем не только исследовательская, но и культурная – многочисленные имена ученых, скульпторов и мастеров, причастных к созданию болонской коллекции, перечислены в простенках между стеллажами, есть они и на сайте музея, вдруг кто заинтересуется.
Минус Моранди
Изначально сомневался, что в Болонье следует смотреть картины Моранди, однако импульсное побуждение победить не смог – шел мимо Музея современного искусства и не выдержал, ознакомился, тем более что MAMbo позиционирует себя как Музей Моранди. Но в этом утверждении – лишь часть правды.
В Болонье есть еще дом-музей художника, в котором он до смерти жил с сестрами (сейчас на ремонте), другой, загородный дом Моранди находится в пригородах, тогда как MAMbo обладает объемной коллекцией работ художника. Для нее выделено отдельное музейное крыло – галерея и несколько залов, тогда как весь остальной объем занимает типичный контемпорарий с временными (сейчас там инсталляция Болтански с колокольчиками) и постоянной экспозициями.
Понятно, что современные итальянские художники (начиная с Гуттузо) погрязли в социальной критике и беспричинных абстракциях (есть даже вполне причинный оп-арт), которых здесь больше, чем всего остального.
Бедное искусство, впрочем, сослужило нынешним итальянцам плохую службу – под предлогом институциональной критики в белые залы теперь можно тащить любой хлам. При этом запрещая его фотографировать (аккредитация нужна, как будто 6 евро за билет недостаточно).
Понятно, что Моранди везде одинаков, поэтому на первое место здесь выходит восприятие его как гения местности, на родине, в залах конкретного музея, не только создающего раму художнику, но и как бы диктующего ему акценты.
Тот почти религиозный трепет, которым оформители недавней выставки Моранди в ГМИИ (теперь я понимаю, что вышла она крайне представительной) окружили его картины и графику, в Болонье оказался выхолощенным.
Тончайшие натюрморты и пейзажи, ненароком отсылающие к шероховатым, неровным полям ренессансных фресок, у которых Моранди учился, тупо отрабатывали номер, занимая место на стенах. Возможно, дело не в картинах, но во мне, перегруженном впечатлениями. Тем более что современному искусству (и даже зрелому модернизму) невозможно тягаться с классикой. Пупок развяжется.
Я это понял еще в Сиене, в Санта-Мария-делла-Скала, обширные подвалы которой нуждаются хоть в каком-нибудь наполнении. Именно из-за этого то там, то здесь, «в листве сквозной, просветы в небо, что оконца», возникали разные концептуальные объекты, вымораживающие пространство вокруг себя. Даже если рядышком не было романских фресок или ранней готики, которой комплекс бывшей сиенской больницы напичкан до безобразия.
Дальше – больше: все муниципальные пинакотеки (впрочем, как и любая классическая история искусства) оказывались наглядным пособием по вырождению всего, что только можно, – силы, красоты, убедительности, «пластической осязательности» и второго дна.
Это вовсе не означает, что я перестал любить и ценить contemporary art, просто он больше других сфер человеческой деятельности завязан на определенный, определяющий его контекст. Который в этой моей поездке совсем не friendly второй половине ХХ века, ну и, разумеется, тому, что дальше.
………………………...............
В Болонье сейчас проходят два больших выставочных проекта, связанных с классикой модернизма.
Во-первых, мексиканские монументалисты в палаццо Фава: Сикейрос, Ривера и Ороско (до 18 февраля). Во-вторых, Дюшан, Дали и Магритт в компании с Арпом, Тэнгли и Ман Рэем в палаццо Альбергати (до 11 февраля). А в Пистойе, куда я чуть было не заехал, и вовсе показывают новый проект Ансельма Кифера (так что Эрмитаж в этом году не единственный киферовский эксклюзивщик). Но, честное слово, ноги туда совсем не идут.
Когда нет альтернативы, то можно, но когда приходится выбирать и, тем более, предпринимать специальные шаги, лучше довольствоваться проверенными средствами. К тому же для меня, может быть, нет ничего более жалкого, чем искусство, положенное контекстом на лопатки.
………………………...............
Однако Моранди. Он стал мне еще более понятен после экскурсии в местную пинакотеку, логически ставшую главной штаб-квартирой феерической, любящей масштаб и эффекты болонской школы. Нигде в Италии я еще не видел таких громадных живописных поверхностей маслом, нигде не сталкивался с таким количеством погонных метров выхолощенной драматургии.
Что поделать, если именно Болонья подарила миру тот самый академизм, что не способен даже в лучших проявлениях, включая Гвидо Рени и братьев Карраччи (впрочем, все это началось много раньше, достаточно пройтись по выгородкам с работами Лоренцо Коста – ведь даже Перуджино менее однообразен), прыгнуть выше наглядного ремесленничества.
И после всех этих апофеозов, траченых молью, вполне логично, чтобы вершиной эволюции болонской школы, ее современным навершием стал Моранди, совсем уже «тихий лирик» и антагонист всего монументального. Но это в соответствующем разделе MAMbo совершенно не читается.
Если экспозиция в пинакотеке четко и недвусмысленно выказывает кураторскую позицию, сотворившую из истории одной живописной школы увлекательный роман с однозначно расставленными оценками, то в MAMbo просто развесили картинки покрасивее без какой бы то ни было явной экспозиционной логики. Выставка в ГМИИ вышла гораздо решительнее и эффективнее.
Зато возле MAMbo есть тихий сад со скульптурами и фонтанами. Постоянно перемещаясь из кипучего центра города к уравновешенным предместьям, я начал ценить в Болонье места уединения и пустоты. Их много, но до них еще нужно добраться.
Хотя, честно говоря, это, скорее всего, четверг сегодня такой. Даже внутри университетских кварталов – сплошная сонная элегия. И во время перерывов между парами тоже.
Это поначалу я решил, что все студенты сегодня учатся, но мне пришлось провести на университетских землях массу времени, а брат-студент все не прибывал и не прибывал. Хотя рекламные пакетики с конфетками (или леденцами?) M&M (акция сейчас маркетинговая, видимо, проходит) раздавали у выхода из аудиторий и на площади у Сан-Джовани-Маджоре точно так же, как все прошлые дни.
Только их сегодня брали почему-то менее охотно.
Возрасты городов
Есть какая-то важная для меня закономерность в том, что город схватывается на пике развития. Это, кстати, говорит о том, что у Москвы все еще в будущем (хотя мне от этого не легче – я-то этого не застану), а Пиза и Сиена, к примеру, оставляют нам автопортреты цивилизации на разных этапах своего развития.
Для меня эти автопортреты – чуть ли не самое интересное: точно так же еще в Венеции четыре года назад я искал аутентичные ландшафты, не тронутые современностью. И они там есть, особенно ночью и на периферии. Та самая донаполеоновская Венеция, которая до сих пор способна кружить голову. В России такую аутентичность и «верность конкретной эпохе» можно встретить, лишь спустившись в московское метро (все прочие метрополитены находятся уже на исторической территории моей собственной жизни): наша страна молода и величава, поэтому здесь ничего кроме индустриализации–коллективизации–оттепели–застоя в цельном виде не сохранилось.
