Набросок севера
Феррара точно к чему-то крайне важному готовится – всюду реставрация, фасады, например, Кафедрального собора и Палаццо Диаманти укутаны лесами.
Но при этом, когда я думаю теперь о Ферраре, мне кажется, что очертания ее не совсем конкретны, зыбки и дрожат, точно мираж. Дело, видимо, в тумане или в особой сырости, которую Стендаль считал наиболее характерной чертой местного климата. Хотя Феррара далековата от Ломбардии милой, кажется, что мой нынешний север (каждая поездка имеет свои стороны света и оригинальную систему координат, в том числе географических) начинается именно здесь – как из точки истока.
Кажется, что Феррара находится совсем уже на краю мира (очередной вариант гравюры Фламмариона?), а она всего-то возле Болоньи в сторону Венеции: как, однако, порядок посещения города и особенности захода в него влияют на восприятие особенностей места! Ведь если бы я сподобился на Феррару сразу после Венеции или, например, Равенны, она возникла б в ином контексте и выглядела не так, как теперь. Перебираешь города и земли, точно четки, и каждая из них – драгоценный камень или редкостный элемент наособицу, зависимый от порядка и очередности.
А быть может, это всего-то итальянский ноябрь, широкой лентой впадающий в свечение разреженного сфумато.
Спрятаться внутри стен
В незнакомом городе с неочевидной геометрией и сложно устроенной культурной программой самое трудное – сделать следующий шаг. Спрятался в музее или в замке, и ты в домике. Получил передышку под сенью дружных муз. Но потом же надо выходить на улицу и каждый раз, на каждом перекрестке заново решать, налево идти или направо.
Разумеется, еще в болонском доме Клаудии я составил подробный план достопримечательностей Феррары с часами работы музеев, перерывами и даже стоимостью билетов (она не понадобилась: пресс-карта рулит, хотя музейная карта на два дня стоит 12 евро), но попадая в горизонталь, по которой размазан город, теряешься каждый раз, словно ребенок. Возникает легкая паника, которую мне нравится побеждать. Ее невозможно взять нахрапом, но лишь методичным, шаг за шагом, освоением незнакомой территории. Визиты в музей помогают войти в покой, начинающий распространяться и на всю остальную округу – в музее же не ждешь подвоха, в музее расслабляется все, кроме ног и глаз.
В музеях (особенно это касается Феррары) людей мало.
После сиесты вылезло солнце, стало душно, как перед грозой. Феррара покрылась мелкой испариной и вновь вернула мне дискомфорт. Правильнее написать: ввернула. Пришлось сделать еще одно усилие – над собой и над страной, что вокруг.
В стороне от этой толчеи
«У людей пред праздником уборка…» Своим драгоценным и невидимым теперь фасадом, за которым, собственно, я и ехал, Дуомо повернут к герцогскому замку (памятник Савонароле стоит к замку спиной), а к площади, на которой стены собора превращены в торговые ряды с избушечными чердаками, стоит боком. Понятно почему – всю другую сторону Палаццо Коммунале занимает почти новый торговый центр с «Макдоналдсом» наперевес. Хоть он и сложен из розоватого туфа и прикрыт останками аутентичных архитектурных деталей, выглядит бледно.
Дуомо закрыли фасад, и с города точно бы смыли весь макияж, он стал равен самому себе – терракотовый, тихий, точно надорвавшийся, выгоревший изнутри, но продолжающий жить по привычке.
По инерции.
Возможно, из-за тумана, так и висящего над Эмилией весь день, Феррара утеряла свои бодрые цвета и кажется восстановленной после пожарища.
Жизнь ушла из нее, но позже вернулась в ином качестве, с которым Феррара пока не определилась. Музеи пустые, торгуют облезлыми стенами; они, единственные, пыжатся произвести впечатление на заезжих туристов. Да и то лишь потому, что такая у них обязанность – производить впечатление, а иначе люди попросту раскошеливаться не будут.
Музеи здесь необязательны, даже пинакотека, обычно служащая для чужака типа меня то ли якорем, то ли причалом. Даже Дуомо, обляпанный изнутри свечным барочным нагаром, не работает точкой отсчета или же притяжения: закрыв фасад, из-под него как выбили табуретку.
Здесь даже университет, в сторону которого меня погнала простата, умер и подглядывает. Студенты меланхоличны в полуобмороке, особенно заметном после харизматичной Болоньи. Лишь велосипедисты чувствуют себя в полном праве, выполняя в городском ландшафте роль голубей и прочих прирученных птиц.
Без точки опоры я чувствовал себя как внутри экзистенциального фильма, хотя и не был в плаще.
Туман усиливался, велосипедисты борзели.
Истошно, в цвет улице Ариосто, пахло кофе, плесенью и паутиной, а я все не мог придумать этому фильму название или вспомнить имя режиссера.
Так выглядит (проявляет себя) безвременье.
Феррара слишком рано начала, да слишком рано выдохлась. Два века взбудораженной жизни при д’Эсте, когда город распирало как на дрожжах и весь он был вокруг да около замков как важнейшего градостроительного предприятия, и полный упадок, перешедший затем в запустенье, – все это считывается в меланхолии чистых страниц палимпсеста, с которого соскоблили весь текст.
Ни Эрмитаж, ни Цвингер, ни Лувр, ни Прадо, ни даже Флоренция с Миланом не были бы собой без картин, вытащенных из этого каменного, равнодушного теперь лабиринта.
В одном из покоев герцогского замка Кастелло Эстенсе есть зала Тициана с фоторепродукциями цикла, который заказала ему знаменитая местная меценатка. Картины разбрелись по свету, точно выпускники местного университета. Если эту новацию с заменой подлинников фотообоями распространить на другие дворцы, замки и церкви Феррары, город зацветет цветовым разнообразием, как маками майский луг.
Но вместо этого теперь (а ведь было еще несколько разрушительных землетрясений, едва не лишивших Феррару последних крох высокого искусства) по музейной карте, куда бы ни пошел, разглядываешь объедки с барского стола.
Лакуны и трещины феррарских фресок – вот самое яркое впечатление от местной пинакотеки, палаццо Скифанойя и Каза Ромеи. Даже величественный и монументальный триптих Туры в Музее Дуомо потемнел настолько, что словно бы оглох.
Мой персонаж внутри экзистенциального фильма поеживался, подымал воротник, щурился, спотыкался о неудобную брусчатку, заросшую могильной травой. Он в буквальном смысле не находил себе места, чтобы внутри Феррары спрятаться от нее и, значит, от самого себя.
Город Антониони
Все города про разное. Но все они заранее есть внутри сознания, памяти, хотя бы и фантомно, предположительно, и никогда не знаешь, какой именно файл разархивируют. Так, в Ферраре почему-то важно побыть немного Феррарой, стать одним из ее камней. Точно так же в Болонье важно стать немного Болоньей, в Пизе – почувствовать себя частью Пизы и того осадка, что она вынесла и несет, вместе с цветом Арно, ну и так далее: эти города похожи на людей, на человеческие организмы со схожим набором органов при разных ДНК.
