Во второй день возникает подобие плана, блуждания становятся менее хаотичными. Я живу на юге улицы Рима, и для того, чтобы добраться до Мавзолея Теодориха, следует все время идти по мондриановской прямой.
Историческая часть Равенны двух- и трехэтажна, в районе вокзала (он остается справа; невидимые, но постоянно ощущаемые, слышимые железнодорожные пути, подобно зипперу, тянутся все время с правой стороны) начинаются современные постройки. Они обрамляют парк с развалинами старинной крепости – угловые башни, стены, заросшие плющом, аккуратно подстриженные склоны защитных холмов и рвов, постепенно выравнивающихся с течением времени.
Здесь все еще лето, пахнет прелью и осторожными хвойными, вцепившимися в эту землю до игольчатой дрожи. Горизонт открыт – равнинный простор, перекрываемый отдельными восклицательными знаками пиний и вопросительными туй.
Этот Эдем следует обойти по периметру, по часовой стрелке, чтобы попасть на шоссе, пересечь железнодорожный мост и пути внутри. Справа, чуть дальше, будет уже другой парк: ровное зеленое поле в низине, уходящей за горизонт.
Зона покоя отгорожена от шоссе монументальной рощицей, скрывающей мавзолей.
Нужно спуститься с дорожного вала и купить билет в кассе у смешливой девчонки, доедающей мороженое.
Хитрость с рощей обнаруживается почти сразу, стоит только, отдав деньги за «вход в Провал», начать приближаться к памятнику.
Он важен, двухэтажен и похож на десятигранную скороварку, накрытую супницей, вокруг него лестницы, напоминающие строительные леса, чтобы можно было попасть на круговую площадку второго уровня и зайти внутрь округлой залы, посреди которой стоит почти целая порфировая ванна – тот самый саркофаг, заставивший Муратова физически ощутить ход истории.
Всех (и того же Муратова, и Блока, посвятившего памятнику проникновенные лирические строки) подкованных путешественников восхищает уникальный купол-монолит диаметром 11 метров – единая каменная глыба весом 300 тонн (возле кенотафа есть содержательные информационные стенды на 4 языках, на русском, правда, нет), которую водружали с помощью дюжины «ушков», или скоб, определяющих внешний купольный силуэт.
На первом этаже в центре холла – квадратная современная скульптура Марко де Луки – кусок обработанного камня, покрытого черно-белой вязью с намеком то ли на исчезнувшую письменность, то ли на мозаичные специалитеты Равенны. Или на то и на другое.
«Химера» (именно так называется артефакт) имеет совершенно черный испод, на который падают лучи из зарешеченной центральной бойницы. Никаких эффектов и головокружительной красоты, все очень сдержанно и пусто – именно такое слово я бы и употребил.
Четыре евро взымаются, видимо, за возможность пасторали на свежем воздухе и за прогулку в отдаленный район, куда вряд ли бы добрался по иному поводу, не связанному с историей и культурой.
Тем более что сам Теодорих, как пишут путеводители, здесь не покоился, все это, вполне возможно, фейк, как и в случае с его Дворцом, расположенным по соседству с Сант-Аполлинаре-Нуово, буквально через два дома (Аполлинаре была домовой церковью этого короля остготов) – то ли было, то ли туристов завлечь.
Так и тут (впрочем, как с той же Галлой Плацидией из V века, умершей в Риме) – кенотаф, может и к лучшему.
Мне Теодорих не слишком приятен. Сам читать не умел, зато казнил своего советника Боэция (и Симмаха заодно, хотя Боэция, разумеется, жальче), правил 30 лет и 3 года, после чего империя, им собранная (Теодорих завоевал весь полуостров), развалилась. Впрочем, вероятнее всего, все это есть в Википедии, а мне нужно плыть посуху дальше.
Сант-Аполлинаре-ин-Классе
Небольшой городок Классе – одна остановка, не доезжая Равенны (меньше десяти минут на электричке), бывший римский порт, откуда ушло море, известный своим храмом, самым поздним из всех великих и знаковых монументальных ансамблей Равенны.
Вообще-то у меня не было планов сюда ехать, но помогла помощь фейсбучного клуба – сначала поэт Игорь Вишневецкий рассказал про археологические раскопки, затем искусствовед и редактор Катя Алленова напомнила про сам этот храм, в конхе апсиды которого помещена мозаика, которую я, оказывается, бессознательно ассоциировал с мозаиками Равенны, надыбав снимки в интернете – большой преображающийся Христос в виде голубого (синего) креста, под ним – святой Аполлинарий, стоящий посредине зеленой лужайки, наполненной отдельно стоящими деревьями и белыми агнцами, идущими на зов.
От противоположной стены, когда можно окинуть взором всю композицию алтарной части, мозаика напоминает местный пейзаж, над которым, подобно НЛО, завис огромный глаз – Христова мандорла, обсыпанная золотыми звездами.
Конха, понятно, вогнута и, значит, выпукла наружу, вовне, изнанкой твоего собственного лба, пытающегося опередить пролет просторного центрального нефа – точно ты паровоз, стремящийся резко вперед: храм тих и пуст, огромен и не столько присутствует, сколько отсутствует, чтобы уже ничего не мешало резкому скачку взгляда, стартующего от входа с немыслимым ускорением.
Тяжеловато объясняю. Просто входишь в храм, как в сад пустоты, и видишь алтарь с торжеством преображения и Аполлинарием, стоящим посредине, и, опережая ноги и тулово, вцепляешься в это постоянное, вечное, неизменное скатывание мозаики вниз – она же, украшенная драгоценными камнями, все время переливается, точно струится (мне еще с днем повезло, крайне солнечным, сочным, а пришел я в церковь ровно в 13.00), пытаясь уйти вниз, но все никак не уходит.
А по бокам, в боковых нефах, отделенных от центра серыми мраморными (с эффектными прожилками) колоннами особой формы (над ними – в овалах фресковые портреты всех равеннских епископов, сделанные в XVIII веке), стоят римские саркофаги и висят архитектурные детали из совсем уже древней жизни.
Нижнюю часть собора, тоже некогда одетую мрамором по приказу Сиджизмондо Малатесты, однажды раздели для того, чтобы использовать как строительный материал при возведении Дуомо в Римини (Темпио Малатестиано) – как я понимаю, того самого, в котором есть великая фреска Пьеро делла Франческа, поэтому теперь тут только голые рифленые кирпичные стены. И с античными саркофагами ничего не сливается – они представительствуют здесь уже за Средние века, выделяясь гладкими поверхностями на фоне совершенно иного стилистического ряда.
И как-то сразу понятно, что здесь они не для поклонения и даже не для украшения, но потому, что сначала тут была одна цивилизация и ее длительная, путаная жизнь, которая постепенно сошла на нет, оставив следы на песке.
Теперь же пришло новое начальство и совершенно иные порядки, которые вроде бы отринули то, что было, хотя на самом деле тут и вглядываться-то особенно не нужно, чтобы понять: произошел качественный скачок или диалектический переход одного в другое, так что разделить или разъять их попросту невозможно.
Храм построен на границе городка и смотрит в поля; возвели его на том самом месте, где Аполлинарию (первому епископу Равенны) дважды являлась богородица. Вот и теперь структура Классе не изменилась – церковь смотрит в поля фасадом, по краям ее обтекают городские кварталы, а впереди ничего – только зеленый луг со скошенной травой, пахнущий иван-чаем и соседними аллеями пряных деревьев.
