После чего, подпитавшись таинственно мерцающим золотом (все-таки заходить в базилику лучше при ярком дневном свете – совершенно иное ощущение пространства, кажущегося в темноте небольшим и после многочисленных кафедральных соборов других городов интимно-компактным), пошел смотреть Беллини в Сан-Джованни-Кризостомо.
На самом-то деле Сан-Марко во всех своих характеристиках, как положительных, так и отрицательных, заслуживает самых превосходных степеней, ибо изначально строился «на удивление» и «на опережение» всех прочих городов и стран, превосходя любые постройки богатством и величием, изобретательностью и монументальностью, сложностью геометрии и структуры, напластованиями многовековых украшений, внезапно расчищенных, подобно ягодным полянам, до самой последней четкости, поэтому внутри него важнее всего дождаться, когда внутренние облака собора разойдутся и впустят зрителя (вот так же, как ангелов и святых всасывает в себя барочная облачность плафонов) в режим созерцания. Когда Сан-Марко внезапно, может быть, и для самого себя оказывается обсерваторией по наблюдению интровертных процессов, делающих своды, татуированные золотом, словно бы светлей и наряднее, даже когда вся лагуна завернута в крафтовую обертку непогод.
Если перестать загоняться и сесть, отняв инициативу у ног, из-за колебания свечного огня и покоя, сходящего сверху слоями, обнаруживаешь себя внутри идеализированной Византии, прямиком в Константинополе, более недоступном осязательности, – ощущение это иногда передают старинные акварели с неопределимым источником света. Но такой просвет случается не всегда и уж точно не сразу: важно немного посидеть на ничейном лоскутке напротив алтаря с Пала д’Оро (в центральную апсиду можно попасть по отдельному билету, но, кажется, это совсем уже лишняя трата) или же на венских стульях у капеллы св. Петра, где туристам позволен кратковременный отдых. Отсюда, кстати, отлично видно готическое окно, выходящее во внутренний двор Дворца дожей, в котором эта роза заставлена башенками и скульптурами галерей, обрамляющих южный фасад храма, – логика их станет понятна, если подняться в верхний музей базилики и сначала по хорам, а затем по выставочным залам затесаться глубоко в глубь Палаццо Дукале: дворец и собор срослись, подобно сиамским близнецам. Последние экспозиционные комнаты с экспонатами, более приемлемыми для краеведческой экспозиции, имеют уже явно светскую геометрию и называются Банкетным залом. Попав в резиденцию дожей, видишь и мысленно достраиваешь этот переход от церковной власти к светской прямо возле Лестницы гигантов, ну и над ней.
………………………...............
…хотел написать «смотреть очередного Беллини», но язык не повернулся, про работы Беллини так говорить нельзя. Потом я непонятным образом сделал круг и оказался опять у Сан-Марко, хотя шел все время на север – к Санти-Джованни-э-Паоло, так как, можно сказать, соскучился: два дня не видел.
Но Венеция – это круг, двум смертям не бывать, а Сан-Марко не миновать. Увидел, что туристов к Дворцу дожей, не подвезли и купил билет внутрь. Нужно закрыть еще пару гештальтов, доставшихся в наследство от прежней пятилетки качества.
Когда вышел из парадных покоев и прогулялся по тюрьме, столь трепетно описанной Казановой (все ж помнят про свинцовые камеры Пьомби?), начало темнеть, и над Пьяцеттой разлился роскошный, многоступенчатый закат.
Особого плана не было, и я, нырнув в одну из арок Старых Прокураций, вновь стал блуждать, медленно пробираясь на север. Туда, где мой нынешний постой и продуктовый супермаркет возле лодочной ремонтной мастерской.
………………………...............
Ориентировался в основном на логику муравьиных троп, которая за века поточного паломничества и туризма сложилась до полнейшего географического совершенства.
Приметы таких дорог простые и служат надежным лекарством от пространственного кретинизма: держаться следует более широких улиц, освещенных не только фонарями, но и витринами, так как всюду, где начинают фланировать хоть какие-то люди, мгновенно открываются всяческие заведения.
Ну и на близлежащие купола да кампанилы время от времени следует взгляды бросать, так как Сан-Дзаниполо даже с боков узнаваем. В самый первый раз, вечность назад, кстати, я к нему именно со стороны апсид и пришел – они создают каскад, состоящий из двух небольших площадей, к которым обращены колючие готические окна с витражами. И если свернуть с освещенной улицы в переулки между соборными капеллами, там висит какая-то особенная, напряженно гудящая пустота. Триллеры можно снимать.
В Санти-Джованни-э-Паоло я был пару дней назад, поэтому даже заглядывать не стал (хотя базилика всячески к тому призывала), а сразу же пошел к скуоле Сан-Марко, забесплатно открытой до девяти вечера, ибо уже давным-давно она является входом в одну из самых больших венецианских больниц. Сама скуола с остатками художественных богатств (цикл картин Тинторетто из жизни святого Марка, висящих в Галерее Академии, – они же отсюда происходят, как и многочисленные прочие Карпаччо да Беллини), разумеется, была уже закрыта, но там сам комплекс парадных залов, превращенных в больничное фойе, богатый и интересный. Коридорами да огородами, самому себе непонятным образом, просочился куда-то в глубь больничного комплекса, где и глазел на современные корпуса, вписанные в ренессансные дворы и палаццо. Никто меня, разумеется, не останавливал, так как, во-первых, никому здесь нет ни до кого никакого дела и, может быть, я вообще тут невидим. А во-вторых, может, я, незримый, бабушку свою в нефрологию навестить пришел?
Ходил и придумывал себе сюжет о человеке, который в первый же день своего венецианского визита оказывается в скуоле Сан-Марко, чтобы разыскать какого-нибудь завалявшегося Тинторетто, а потом с ним что-то случается в один из прекрасных, солнечных дней, которые в Венеции разгораются не только поздней осенью, но даже и зимой, и он попадает в Оспедале уже с другой стороны – к санитарам и врачам больницы. Ведь они ж тут, в отличие от художественных сокровищ, вахту несут круглосуточно. И я прошел больницу насквозь, хоть она и путана, подобно средневековому замку, постоянно предлагающему выбирать развилки и коридоры, направо или налево, чтобы выйти на Фундамента Нуова и увидеть Сан-Микеле, спящий мертвым сном.
Дворец дожей
Перед тем как идти сдаваться внутрь, перечитал свои заметки об экскурсии во Дворец дожей четырехлетней давности, главное, в которых обвал оформительских излишеств, скоро выбивающих пробки внимания, так что большую часть помещений смотришь на автомате. Как прилежный турист, поначалу я тоже подходил к экспликациям, в каждом зале показывающим, какой фрагмент росписей потолка или стен принадлежит тому или иному художнику.
Поймав себя на том, что у этих схем я провожу времени больше, чем смотрю по сторонам, решил ужать эту просветительскую опцию, доступную в других местах (книги и интернет), однако это не помогло. Во Дворце дожей устроен такой апофеоз изобразительного искусства (приравненный к мощи и славе Венецианской республики на суше и на море), что восприятие его возможно только через постепенное привыкание. То есть через многократное повторение впечатлений, какое производит каждый из этих залов, заполненных избыточной живописью.
