Равенна оказалась ровным, равнинным, современным (среднеевропейским) городом, вытянутым во все стороны, стекающимся к привокзальной площади, откуда он затем растекается плотной, но невысокой, не совсем современной (без стекла и бетона) застройкой без запятых и пустырей. Ключевые слова – уют и покой. Гуляя, начинаю загорать.
Белый дом на неделю
Ченси (бодрая тетушка с челочкой и лучистыми глазами, в них ничего, кроме оптимизма и доверия) сдала мне первый этаж своего дома с боковым входом. У второго этажа совсем другая директория – с большим дворовым хозяйством, включающим сад. У меня только небольшой палисадник, большой зал-студия, переходящий в кухонную зону, просторная светлая спальня с живописными портретами бабушки и дедушки Ченси. Старики суровы и полустерты.
Архитектурно дом напоминает особняк, где живет семья Феллини в фильме «Амаркорд» (он там появляется уже в первых кадрах)
11. Всю неделю я буду думать, что Ченси живет с семьей на втором этаже, куда поднимается по белой лестнице, закрытой на ключ (в кухне есть запасный выход к ней). Но когда я буду сдавать квартиру перед отъездом, Ченси приедет откуда-то со стороны центра – живет она в другом месте, а дом – это улыбчивый бизнес и ничего личного.
У Airbnb есть налог на уборку, поэтому милая тетушка позовет уборщицу-азиатку, чтобы и духа моего в Равенне не осталось.
Но то – только через семь дней, после всего этого города-предисловия, Равенны-въезда с идеальными, надо сказать, жилищными и бытовыми условиями. В других городах будет не хуже (за исключением прокола возле Урбино и кемпинга в Сиене), но уже не так вольготно и одиноко. Тем более в Равенне – совсем еще летнее солнце: свет как в августе, закат окрашивает белый фасад в насыщенный светло-розовый.
Сант-Аполлинаре-Нуово
Свою первую церковь с равеннскими мозаиками я видел, когда шел по улице Рима, и сразу узнал. Первоначально, разумеется, по колокольне, круглой и кирпичной, как фабричная труба.
Только на трубе этой, против логики, отчего-то возникли окна в восемь рядов. Причем три первых ряда – обычные, одностворные, а начиная с четвертого ряда в кирпичной рже возникает перемычка – белая мраморная колонна. У двух самых верхних этажей в каждом окне уже по две колонны, из-за чего у своего основания колокольня кажется тоньше, чем на верхотуре.
То ли неровность, то ли неловкость, так или иначе, сверху или внизу, в асимметрии и в многочисленных перестройках, но вся эта намеренная кривизна постоянно настигает плосколицые романские храмы «типично ломбардской постройки»
12, как правило отступающие, подобно Сант-Аполлинаре-Нуово, от красной линии улицы в глубь квартала.
А там, точно вуалью, древнее лицо фасада прикрыто следами старинной переделки – мраморным портиком XVI века. Три центровые арки и две мало отличные от них по бокам выступают вперед новым видом. Для нас, впрочем, мало чем отличимым от старого, настолько он точно вписан в предыдущее состояние храма.
Смена вех
Первоначально, когда базилику, как свою придворную церковь, строил король остготов Теодорих, по вере своей бывший арианином, храмину посвятили Спасителю. Но когда арианство объявили ересью и церковь перешла к правоверным, ее переосвятили в честь святого Мартина Турского.
Это произошло уже при Юстиниане, завоевавшем Равенну в 540 году, и последующую половину тысячелетья здесь ничего не менялось. Но в IX веке сюда перенесли мощи святого Аполлинария, первого равеннского епископа, которые раньше покоились в церкви Сант-Аполлинаре в порту Классе (эту церковь с самыми поздними мозаиками «равеннского цикла» я посмотрел за день до отъезда в Римини и Урбино).
Из-за чего базилику вновь переосвятили. Чтобы два храма, связанные с мощами первого епископа, не путались между собой, один из них (тот, что в Классе, то есть за городом) так и остался Сант-Аполлинаре- ин-Классе, тогда как тот, что на улице Рима, начали называть Сант-Аполлинаре-Нуово.
Три ряда мозаик
В XVI веке Сант-Аполлинаре-Нуово начали существенно перестраивать – весьма ощутимо (на 1,2 метра) надставили ряды коринфских колонн, отделяющих центральный неф от боковых, ну а мозаичный плафон, который зрители называли «Сан-Мартино с золотыми небесами», заменили кессонным.
И так как дело было уже в XVII веке, соорудили барочную центральную апсиду.
Из-за «неглубокой геометрии», в отличие от привычной для таких церквей вытянутости, Сант-Аполлинаре-Нуово «тяготеет к формированию зального пространства». Все это не лишило интерьер базилики легкости и просветленности, закрепляемых большими окнами, а еще роскошным мозаичным фризом над колоннадой центрального нефа с двух внешних сторон.
С одной стороны центрального нефа вполоборота к зрителю идут в сторону алтаря мученицы северной стены: в белых одеждах с зеленовато-золотоносными накидками, болотный фон которых отличается от сочного зеленого фона «позема» мозаик – фона, постепенно переходящего в чистое золото наверху.
С ними рифмуется ряд мучеников южной стороны в белых одеждах с такими же нимбами и переливами поблескивающего, плавно загустевающего, зелено-червленного фона…
Вот из-за этих «плакатных» фигур, объединенных (совсем как на фризе афинского Парфенона) единым ритмом бесконечного шествия, паломники идут сюда вот уже не первое столетье.
Впрочем, далее открываются и следующие этажи изображений. Потому что сначала, с налета войдя в ангар, как во внутреннюю воду, я сказал: «Ах!» – и почти полностью погрузился в это освежающее, точно футбольное поле. И лишь потом, постепенно въедаясь в него взглядом все глубже и глубже, читай: все выше, и выше, и выше, увидел изысканные надстройки локальных сюжетов.
Внутри ведь светло как днем. А это и есть будний день, плавно уходящий за горизонт гулкой залы. Но внезапно начинает казаться, что в этом перпендикуляре день задерживается и отстает от собственного расчета – улицу тянет в закат, здесь же из-за свежести изображений все еще и всегда вечный полдень. Свежий, как только что скошенная трава.
Игла в яйце
Ну да, мозаики расположены в три яруса, и над основным монументальным шествием есть еще один ряд фигур пророков и святых, вставленных в межоконные проемы. Отличить святых друг от друга почти невозможно, так как в Раю, говорят, между душами нет различий.
Еще раз – и вдумайтесь: иконография изображений здесь настолько древняя, что у святых нет символических предметов и узнаваемых черт, по которым мы их теперь различаем на иконах и религиозных картинах; она же только формируется, вместе со всем прочим каноном, ритуальным, текстуальным, содержательным, административным…
