Часто люди действительно думают одно и то же, и в этой первичной общности, предшествующей высказываниям и обсуждениям, присутствует некая солидарность.
Я подыскиваю слова, чтобы охарактеризовать исторический период, который мы проживаем. Сказать, что он беспрецедентный, явно недостаточно, поскольку каждый период, с тех пор как возникла историческая наука, беспрецедентен.
Я не гонюсь за сложным определением – ряд мыслителей, таких как Зигмунт Бауман
[97], уже взяли на себя эту задачу. Я просто ищу некий образ, который послужит ориентиром. Ориентиры не объясняют себя полностью, они лишь представляют контрольные точки, от которых можно оттолкнуться. В этом они подобны неявному смыслу народных пословиц. Без ориентиров человечество рискует ходить кругами.
Найденным мной ориентиром стала тюрьма. Ни много ни мало. По всей планете мы сегодня живем в тюрьме.
Слово «мы», употребленное в печати или произнесенное с экранов, стало очень подозрительным, поскольку его постоянно используют власть имущие, заверяя нас, что они говорят от лица тех, кто лишен власти. Поэтому давайте говорить о себе, используя слово «они». Они живут в тюрьме.
Что это за тюрьма? Как она устроена? Где расположена? Или же это просто фигура речи?
Нет, это не метафора, лишение свободы вполне реально, но, чтобы описать его, необходимо мыслить исторически.
Мишель Фуко наглядно показал, что пенитенциарные учреждения были изобретением конца XVIII – начала XIX века, тесно связанным с промышленным производством, фабриками и философией утилитаризма. Прежние тюрьмы вели свое происхождение от клеток и темниц. Что отличает пенитенциарные учреждения, так это количество заключенных, которое они могут вместить, а также тот факт, что все заключенные находятся там под постоянным наблюдением благодаря проекту Паноптикума, идеальной тюрьмы, созданному Иеремией Бентамом, который ввел в этику принцип отчетности.
Отчетность требует записи о каждом событии. Отсюда цилиндрическая тюрьма с камерами, расположенными вокруг наблюдательного пункта тюремщика. Бентам, учивший Джона Стюарта Милля в начале XIX века, был ведущим апологетом утилитаризма в эпоху промышленного капитализма.
Сегодня, в эпоху глобализации, миром правит финансовый, а не промышленный капитал, и догмы, определяющие преступление и логику заключения под стражу, претерпели радикальные изменения. Тюрьмы все еще существуют, и все больше и больше строится новых. Однако теперь тюремные стены служат иной цели. Изменилась сама зона лишения свободы.
Двадцать лет назад мы с Неллой Бельски написали пьесу о ГУЛАГе «Вопрос географии». Во втором акте политзэк говорит с новоприбывшим юношей о выборе, в тех границах, в которых возможен выбор в трудовом лагере:
Когда ты притащишься назад после трудодня в тайге в колонне под конвоем полумертвый от усталости и голода, тебе полагается паек из супа и хлеба. С супом у тебя выбора нет – его нужно съесть, пока он горячий или хотя бы теплый. Относительно 400 грамм хлеба выбор есть. Например, его можно разрезать на три части: одну съесть с супом, одну рассосать перед сном на своей койке, а третью оставить до десяти утра, когда будешь работать в тайге, и пустой желудок ощущается как камень.
Ты высыпаешь тачку полную камней. Насчет того, как толкать полную тачку на отвал, у тебя выбора нет. Теперь она пуста, и у тебя есть выбор. Ты можешь катить ее точно так же, как и катил, или, если ты достаточно умен, а борьба за выживание прибавляет ума, ты катишь ее вот так, почти вертикально. Выбрав второй вариант, ты даешь роздых плечам. Если ты зэк и становишься главарем, у тебя есть выбор, с какой стороны играть: сделаться тюремщиком или никогда не забывать того, что ты зэк
[98].
ГУЛАГа больше нет. Однако условия труда миллионов по всему миру не слишком отличаются. Изменилась лишь судебная логика, применяемая к рабочим и преступникам.
В ГУЛАГе политические заключенные, которых считали преступниками, были на положении рабов. Сегодня миллионы жестоко эксплуатируемых рабочих находятся на положении преступников.
Гулаговское уравнение «преступник = раб» переписано неолиберализмом в «рабочий = скрытый преступник». В этой новой формуле отражена вся драма глобальной миграции: те, кто работает, – латентные преступники. Если они попадают под следствие, их признают виновными в попытке выжить любой ценой.
В США пятнадцать миллионов мексиканских мужчин и женщин работают без разрешения, а значит, нелегально. Вдоль границы между США и Мексикой планируется возвести бетонную стену в 1200 километров вместе с «виртуальной» стеной из 1800 наблюдательных пунктов. Любые обходные пути, которые сами по себе очень опасны, конечно же, будут обнаружены.
При переходе власти от промышленного капитализма, зависящего от фабрик и заводов, к финансовому капитализму, зависящему от спекуляций на свободном рынке и трейдеров, тюремная зона изменилась. Спекулятивные финансовые сделки ежедневно составляют 1300 миллиардов долларов, что в пятьдесят раз больше, чем сумма коммерческих сделок. Тюрьма сегодня размером с планету, со множеством разных выделенных зон, которые могут быть названы рабочим местом, лагерем беженцев, торговым центром, периферией, гетто, бизнес-центром, фавелой, пригородом. Важно то, что все, кто находится в этих зонах, такие же заключенные.
Это первая неделя мая. На холмах и в горах, вдоль проспектов и дорог на большинстве деревьев Северного полушария появляются листья. Ясно различимы все оттенки зеленого, и людям кажется, что каждый лист уникален, что они встречаются с миллиардами – нет, не миллиардами (это слово опошлено долларом), – они встречаются с бесконечным множеством новых листьев.
Для заключенных даже едва заметные признаки непрерывности природной жизни всегда были и остаются скрытым источником поддержки.
Сегодня назначение большинства тюремных стен (бетонных, электронных, охраняемых или представляющих собой фильтр дознания) состоит не в том, чтобы служить местом заключения и исправления узников, а в том, чтобы отгородиться от них и не впускать.
Большинство тех, кто остался за этими стенами, не имеют имен, отсюда такая озабоченность всех служб безопасности идентификацией. Их также никто не считает, чему есть две причины. Во-первых, их численность варьируется: каждый голод, природная катастрофа и военное вмешательство (которое теперь принято называть поддержанием общественного порядка) либо уменьшает, либо увеличивает их число. Во-вторых, оценить их количество значило бы столкнуться с тем фактом, что они составляют большинство жителей Земли, а официальное признание этого ввергнет нас в абсолютный абсурд.
Вы не замечали, что мелкие товары становится все сложнее и сложнее доставать из упаковки? Нечто похожее происходит и с жизнями тех, кто имеет хорошо оплачиваемую работу. Те, кто законно трудоустроен и не бедствует, живут в очень ограниченном пространстве, которое оставляет им все меньше и меньше выбора, за исключением постоянного бинарного выбора между повиновением и неповиновением. Их рабочее время, их место жительства, полученные в прошлом навыки и опыт, их здоровье, будущее их детей, все то, что находится за пределами их функционирования в качестве наемных работников, должно занять скромное второе место рядом с непредсказуемыми и огромными требованиями сиюминутной прибыли. И даже жесткость этого внутреннего корпоративного регламента называется гибкостью. В тюрьме слова приобретают противоположный смысл.
