Ликас взял вещи и вышел. На станции была толпа.
– Электрички по расписанию не ходят!
– Расписание изменили!
– Да отменены! – раздавалось отовсюду растерянное.
Вильнюс был заблокирован. «Что, если двинуть на автовокзал?» – Ликас пошел на остановку. Там под козырьком собиралась группа людей. «Какие у всех лица… Растерянные, злые, радостные». Ликас, по жизни мрачный, хотел быть вместе со злыми лицами. Шестеро мальчишек, один из которых точно был из русской школы, стояли у газетного ларька.
– Вы в Вильнюс?
– Ага. Ты Ликас? – узнал его мальчик.
– Да.
– Я Константин, – протянул руку.
– Есть идеи, как ехать?
– Пока нет.
– На автовокзал?
– Наверно…
Вместе двинули к автовокзалу. Почти все междугородние автобусы были отменены. Один через час шел на Укмерге, еще один в Паневежис
34.
– Это совсем не по пути.
– Я в Паневежис поеду. У меня там тетка. Если что, есть где ночевать, а смогу – рвану в Вильнюс, – сказал незнакомый парень.
– Нормально! А мы чего?!
– А какие варианты?
– Ехать, так вместе.
По вокзалу бродили и метались люди.
– У меня сын в Вильнюсе! Сын умирает! – кричала бабка.
Мрачный дядька стоял у колонны, отбивал такт ладонью, нервно.
Подъехал белый автобус, не рейсовый, с окнами, забитыми фанерой.
– Кто в Вильнюс, десять рублей
35!
Дядька сразу метнулся в автобус. Толпа, рассеянно блуждавшая по вокзалу и, казалось, не слышавшая нелегального призыва, ломанула тоже. Несколько ребят подскочили, хотя совершенно было непонятно, есть у них деньги или нет. Автобус был забит молниеносно.
– Сейчас еще один подойдет, – шепнул кто-то в толпе. Двое ребят из группы, к которой присоединился Ликас, уехали. Четверо, в том числе Константин, стояли на автобусной пристани.
– И все-таки я попробую через Паневежис, – буркнул тот же парень.
– Ну давай теперь уж.
Остались Константин, два шатена, похоже, братья, и четвертый – Ликас.
Толпа прибывала. Несколько человек было с детьми, одна высоченная дура – с грудным младенцем, из подворотни вылезли цыгане.
– Даже если придет автобус, даже если повезет и мы окажемся сразу у дверей, мы не уедем, – вздохнул старший шатен.
Но автобус не пришел вообще. Часа через полтора, совершенно замерзшие, они двинулись прочь.
– Ребята, выходим, выходим на центральную! – кричал кто-то. – Ландсбергис
36! Ура! Все на защиту Верховного Совета! Мы за свободу. Долой советскую оккупацию!
– За фигом ехать в Вильнюс, когда тут своя движуха? – философствовал шатен.
Грохот и вой раздался со стороны активистов.
– Нам не уехать, точно…
– Мы домой. Завтра решим.
– Ликас, ты чего думаешь?
– Утром попробую прорваться.
– Пойдем со мной, может, придумаем что-то, – вздохнул Константин.
Братья сели в автобус. Ликас и Костя еще минут пятнадцать ждали на остановке.
В конце концов уже в одиннадцатом часу ночи они вернулись в свой район. Костя жил в конце той же улицы, что и Ликас. Но какой у него был дом! С виду, вроде, обычный, но в квартире… Ликас привык, что в квартирах его друзей газеты вместо обоев и лампочки без абажуров. А здесь… Стены цвета безе и хрустальные люстры. Телек цветной, огромный. Эх…
Навстречу вышел папаша. Весь взъерошенный, с выпученными глазами.
– Ты где был?
– Сам знаешь.
– Я же сказал, завтра едем! Завтра едем утром! Кто это?
– Это Ликас, мой приятель из школы. Можно возьмем его?
– Можно. Можно! Можно! Иди, ложись. Выезжаем в шесть утра. Как там тебя? Не опаздывай!
Ликас вышел, зараженный тревогой Костиного отца, но тревога эта только и была азартом, детской радостью.
Мать ложилась спать. Отца не было.
– Отца не видел?
– Нет.
Ликас плюхнулся на свою койку. Завел будильник. Не спалось. Ноги замерзли, а с холодными ногами он совершенно не мог уснуть. Он поджал их, завернулся в одеяло. Включил маленькое радио. Долго блуждал с волны на волну. Судя по всему, советские войска брали верх. Дом печати в Вильнюсе был уже захвачен, шел штурм ДОСААФ, куда литовцы поместили департамент охраны. Бои шли и в Каунасе. Какое-то офицерское здание было взято советскими военными. Ликас встал. Он хотел укрыть ноги свитером, чтобы хоть как-то начать успокаиваться после дневного безумия. За тонкой шторой полыхало оранжевое. Пожар. Где-то неблизко в январском воздухе нового года, в гирляндах и снежинках прыгало и развивалось пламя.
Что это? Ассонанс
37 революции или просто пожар, какие ежедневно бывают в больших городах? Он не знал. Но в общем хаосе это было закономерно. «Там тепло. Там можно согреть ноги…» – думал он, засыпая. Явь в этот раз была тревожнее сна, и от этого в пробуждении становилось будоражливо.
Он проснулся в полшестого сам. Потихоньку включил радио. Передавали, что связь литовской столицы с внешним миром прервана, телефонный узел захватили советские десантники. Никаких сомнений в том, что советские войска возьмут город и всю республику под контроль, не было. Может быть, даже и поддерживать-то и выходить на улицы не стоит. Но Ликаса манила не революция, – смысла ее он не понимал, а движение, борьба, азарт. Он натянул теплые вещи, вылез во влажную хмарь такого динамичного нового года и пошел к дому Константина.
Костя с отцом уже сидели в машине, грели ее.
– Я думал, ты не придешь…
– Так еще без десяти.
– Ну мало ли. Я вообще не спал.
– А я поспал.
Тронулись. Моросил дождик, и все чернело вокруг в свете редких утренних фонарей. Субботний Каунас уже проснулся, и люди уже блуждали, окутанные влажностью и тревогой. На выезде из города свистнул гаишник. Костин отец достал права.
– Паспорта предъявите.
– Черт, – тихо буркнул Костин отец.
