Если бы не она, Юргис никогда бы этого не увидел… Рядом с ее окном на балконе в квартире с выключенным светом стоял лишь в этих ярких рефлексах соседнего окна различимый Миколас Морос с винтовкой в руках.
Юргис не верил своим глазам. Морос целил в сторону танков.
«В танках наши! Как же так! Как ему помешать!?»
Он не успел додумать. Морос выстрелил. Звука не было слышно в общем грохоте хаоса, но по отдаче это было понятно.
«Но каков! Вот это литовец! За своих пошел сражаться. С винтовкой против танков».
Еще один выстрел. Еще один. В толпе стали падать люди.
Стреляли Морос и кто-то еще.
«Он стреляет по литовцам!!!» – Юргис не заметил, как открыл рот, потрясенный. «Значит, он с нами! Он за коммунистов. И никогда никому не говорил об этом. Конечно, у него русская жена, но он был таким ярым националистом. Вот это номер, – Юргис бросился вниз. Я хочу с ним! – Я умею стрелять!» – он выскочил из подъезда, заметался в полном народа дворе, не мог сориентироваться, где именно это крыло, где этот балкон.
– Милый, как тебя зовут?
– Юргис.
– Держи хлебушек с ветчиной, – бабуся-литовка сунула Юргису бутерброды в газетке.
– Спасибо.
«Бутерброды от врагов. Почему они враги? Они у себя дома. Но ведь и я дома, в Советском Союзе, а не в Советском ”Саюдисе”…»
Юргис прислонился к забору. Он переводил дух, ел и думал, куда идти.
В этот момент мимо него прошли трое: парень в синей шапке, Пшемысл Кальтербладский, а посередине, странно закинув голову, шел, вернее летел, подхваченный под руки, Миколас Морос.
Ошалелый, с бутербродом во рту и жирными руками, смотрел Юргис на удаляющуюся тройку.
«Они взяли его?! Или он ранен, а они ведут?» – Юргис остолбенел и не решился сделать ни шагу в их сторону.
* * *
Беззвездная моросящая мгла укрывала город. Запах воды с Вилии нес тонкий медленный ветер. Отсюда рукой подать до телецентра. Просто через мост, в излучину реки, и вот он – парламент.
Тысячи человек, заряженные радостью борьбы, злобой, нервным напряжением стояли единым фронтом, готовые погибнуть, но не сдать здание.
– Литовцы, братья! Двое на одного спецназовца. Мы сможем! – кричал с самодельной трибуны невысокий старик.
Здесь тоже жгли костры и раздавали калорийные булки.
Ликас, задавленный мощью и азартом толпы, повиновался ее движениям и общему бессознательному.
Он думал, что здесь стенка на стенку сойдутся русские и литовцы, коммунисты и саюдисты, но сейчас Ликас уже не искал красных флагов. «Зачем я здесь? Зачем я здесь?» – судорожно думал он, ежась от промозглости ночи.
– Замерз? – спросила стоявшая рядом девица.
– Ага, холодно.
– Ты из Вильнюса?
– Из Каунаса.
– А как приехал?
– На машине.
Девочка сверкнула глазками. Она была худенькая, черноволосая, со вдавленным подбородком, похожим на ослиное колено.
– Тебя как зовут? – спросил Ликас.
– Фрида, а тебя?
– Ликас.
– Ликас, пойдем греться?
– Пойдем.
Они стали протискиваться к проспекту. Был второй час ночи. В свете городских огней Ликас увидел идущую на них колонну танков.
– Быстрей! – взвизгнула Фрида.
Охваченный ужасом и восторгом, Ликас бросился за ней. Казалось, Фрида знает окрестные дворы очень неплохо.
– Сюда, сюда.
Дверь скрипнула, и она ввела Ликаса в пропахший мочой подъезд.
– Тепло?
– Конечно! – Ликас прислонился к стене, пытаясь расправить уставшие мышцы.
Руки Фриды скользнули под его куртку, под свитер. Ликас ошалело вытаращился на нее. В свои семнадцать лет он еще не изведал таких приключений. Фрида опытными пальцами щупала его тело, совершенно не готовое к подобному повороту событий.
– Хочешь меня? Хочешь?
Конечно, Ликас хотел ее. Его как кипятком обожгло. За эти пять или десять секунд он забыл собственное имя и не испытывал больше ничего, кроме желания повалить эту дрянь с ослиным лицом на обоссанный кафель лестничного пролета. Он с силой схватил ее за грудь через пальто.
– Деньги! Тридцать рублей.
«Какие тридцать рублей?…» – слова эхом прошли мимо сознания.
– Нет! Нет! – затрепетала Фрида. – За деньги!
Ликас развернул ее и прижал к стене.
– Нет! Ликас!
В борьбе, которую Фрида безнадежно проиграла, он вцепился в ее запястья, а дальше изнасиловал и убил бы, наверное, но не успел. Дыхание сбилось, его дернуло током беспамятства, опустошения. На этом выдохе Фрида легко выпорхнула из его клещей, и Ликас опустился на пол, чувствуя теплую липкую гадость. Его тело опередило его, не дав совершить преступления и тем самым подарив надежду набудущее.
Через пятнадцать минут он уже снова был в толпе, он видел раздавленные танками автомобили, видел парня с совершенно белым лицом и мужчину с бородой, испуганного, с детскими глазами, который кричал: «У него инфаркт! Помогите!»
И сразу толпа окружила побелевшего. Ликас, обезумевший от настроя этого города, от попытки секса, от одиночества впервые почувствовал тянущую боль, разлившуюся в груди. Тягостную, ноющую боль. Это сердце. Не было сомнений.
«Сесть куда-нибудь, прислониться». Но сесть было негде. Он закрыл глаза. Перед ним был огромный человек, уже точно не плоский, но бесконечного роста.
Кто-то толкнул Ликаса в спину.
– Простите! Ради Бога! – извинился парень.
– Ничего, – Ликас вздохнул и открыл глаза.
Все та же ночь. Бесконечная, беззвездная, с воздухом, наполненным вымороженной влагой, море людей, грохот строящихся баррикад и раздавленные машины.
– Он коммунист! Вот он, стукач! – Ликас дернулся на женский вскрик. Маленькая черная Фрида тыкала в него указательным пальцем.
Толпа обернулась, а дальше была драка, где он даже не пытался драться. Каким-то чудом он остался цел. Трое милиционеров подхватили его в свалке и хаосе. Потом еще нескольких человек привели в автозак, где сидел Ликас. Он взглянул в открывшуюся дверь машины и уловил подсвеченные триколоры, но не литовские, а с полосами белого, синего и красного цветов. Он никогда не видел их раньше, и не знал, что они значат.
– Позор! Позор! – доносилось с улицы.
Он выдохнул и закрыл глаза. Как приятно было просто сидеть на полу в наручниках, ощущая тонкую струйку тепла из кабины шофера после этого дня.
Когда Ликаса привезли в отделение, было темное утро. Он не спал уже сутки. Человек в форме вел его по коридору со стенами цвета горчицы. Ликас не отличал милицию от юстиции и не понимал, где он.
