– Я нашла клад белогвардейцев у бабушки на огороде.
– Да ты чо!
– Да, там были царские монеты.
– А почему белогвардейцев?
– Они там останавливались, в Ивашкино…
– Круто!
– Да, огород с отцом копали, и я нашла.
– Я потрахался первый раз в тринадцать лет!
– Да не ври!
– Да как нефиг делать! С домработницей нашей.
– Сам с собой, наверно, а не с домработницей!
– Ха-ха-ха!!!
– А ты, Виталик, что молчишь? У тебя больше всего секретов, ты самый загадочный.
– Я всю жизнь жил в Литве, а сюда приехал, потому что глаз выбил одному козлу.
– Ни фига себе…
– Но ведь у тебя имя русское.
– Там меня звали Ликас, и друзья некоторые так зовут. У меня мать была русская.
– Была?
– Была.
– Слушай, нет такого имени «Ликас». Фамилия есть, я одного такого знала, – сказала Таня, – а имени нет.
– Нет. Это для своих так звали. По паспорту – Виталий.
– И литовский ты знаешь? – спросил Костя.
– Так он же живет переводами, – буркнул Ромик.
– Так ты сам зарабатываешь?
– Ага…
– Так если знаешь литовский, как твоя фамилия переводится? – продолжал Костя.
– Никак.
– Да ладно!
– Да нет такой фамилии, это не литовская, – Женя ела черешню из Таниной коробочки.
– Не может быть. Они все на «с» заканчиваются, а женские на «айте», и латышские тоже.
– Виталик, скажи нам!
– Я такую фамилию не встречал. Это фамилия отца, а он был литовец.
– Был? Тоже умер что ли?
– Погиб.
– Так у тебя нет никого?
– Нет.
Таня смотрела на него масляными глазами, а Женя – холодными.
– Морос в древнегреческой мифологии – бог смерти, – протянул Никита.
– А Танатос?
– Танатос – естественной, Морос – насильственной.
– Это уж слишком, – Таня хлопнула рукой муху, севшую на край бревна. – Может, это еще что-то значит?
– Это «призрак» по-польски, «мертвец», – засмеялась Женя.
– Что-то прямо клуб «Что? Где? Когда?» образовался. Давайте лучше девчонок наших допросим, – Ликас подмигнул Косте, и все стали выходить из зависшей темы.
Дарьяны на этом празднике не было, она уехала с родителями. Ликас потихоньку подполз к Тане с Женей и стал воровать их черешню. Они заметили не сразу, набросились, стали в шутку драться, а потом Таня кормила его этой мокрой черешней с веточек, а Женя отсела и шутила с Никитой.
Расходиться вечером не хотелось. Так тепло было, что Ликасу впервые стало жаль, что такой простой Дарьяны сейчас нет под рукой, а Таня ни за что к нему не поедет.
– Проводить тебя? – спросил он, когда все вместе шли к метро.
– Виталик, я полгода встречаюсь с твоим другом. Не надо меня провожать.
– С кем?
– С Юрой.
«…С Юргисом». Он так редко с ним виделся и говорил в последнее время, что даже представить себе не мог такого.
И он поехал домой один. В растерянности.
Договорились встретиться с Шуриком и Юргисом. Он не то чтобы обиделся, просто был обескуражен. И вот когда почти уже стоял в дверях, чтобы отправиться в парк Горького, позвонила Женя.
– Я хочу встретиться.
– Ничего себе поворот, а Игорь?
– Он тут ни при чем.
– Ну давай.
– Сейчас можешь?
– Нет.
– А когда?
– Давай вечером. В восемь. Где?
Они договорились.
«Ну вот еще загадки… Один тут мутит-крутит с моей однокурсницей, а теперь еще и эта со встречами со своими…» – Ликас впрыгнул в кроссовки и побежал по лестнице в двери цвета капут-мортуум, во двор, где липкой свежестью пахли листья июньских тополей.
Не то чтобы этот звонок заставил его нервничать, но тревожил, хотя в течение дня разговор расплылся в других речах и эмоциях.
Ликас был уверен, что опаздывает, но оказалось, что еще пришлось ждать Юргиса и Шурика. Ему хотелось обсудить свою новую жизнь с кем-то, но не с компанией, и он уже жалел, что встреча получится втроем.
Он сел на скамейку под каштаном. «Зачем я живу? Кто я? Человек, который видел, может быть, больше в моем возрасте, чем другие. Я никогда не хотел ничего плохого, но все не шло с самого начала. Я был нищий в Литве, и все, кто мог, издевались там надо мной. Все родные исчезли безболезненно и незаметно. Все, к чему прикасался – погибало. Без школьного аттестата и диплома ПТУ я не смогу окончить институт и не могу вернуться жить туда, где родился. Чего же ждать? Я уже сейчас этой свободы, этой взрослой жизни наелся по уши».
К одиночеству привыкаешь быстро.
Пара лет – и необратимо.
Друзьями становятся продавцы и таксисты,
А семьей – автобусные пассажиры.
Никто не будет сердиться дома,
Что ты возвратился невесть во сколько,
И не заставит жить по-другому
Или пытаться собрать осколки
И больше не странно пить без тостов,
Слушать музыку и отвыкать спорить,
Гулять по осеннему городу вдосталь
Или бесследно уехать на море.
А главное, что свернуть не хочется,
Ведь ты дорогой идешь прямою.
Свобода – это всегда одиночество,
Она достается такой ценою.
В.М.
Весь день они шлялись по парку, пили пиво и даже подрались с бомжом, но не сильно.
– У меня дома есть ром, а мои все уехали. Рванем ко мне? – Юргис подобрел после пива и драки.
– Я не могу, встретиться надо.
– А я вот легко.
– Что у тебя за встреча?
– С бабой одной пересечься.
– Так если ненадолго, встретишься и приезжай.
– Можем и подождать, – кивнул Шурик.
– Хрен ее знает, что ей надо. Ну, давайте, – Ликасу тоже не хотелось расставаться, тем более что они сейчас не часто виделись.
Шурик на днях уезжал в Каунас. До осени. Ликас почемуто понадеялся, что Женя может предложить прогуляться или что-то еще такое, поэтому оставил друзей в стороне. Женя уже ждала.
– Тебе пакет. Привет.
