«Чтобы оценить улучшение здоровья и средний срок жизни, мы разработали экономическую конструкцию, основанную на платежеспособности, и применили ту к статистике сокращения риска смертности (наблюдавшейся в прошлом и прогнозируемой на будущее), как в целом, так и в отношении конкретных, угрожающих жизни болезней. Мы рассчитали общественную ценность следующих явлений: роста долголетия людей обоих полов в течение XX в., достижений в борьбе с различными патологиями с 1970 г., а также потенциальный прогресс относительно некоторых основных категорий заболеваний. Исторические выгоды от прибавления долголетия оказались огромными. За XX в. прирост средней продолжительности жизни принес в совокупности более чем 1,2 млн долларов на человека, как для мужчин, так и для женщин, а в период 1970–2000 гг. он ежегодно добавлял к национальному богатству около 3,2 трлн долларов. Эта неучтенная сумма равняется приблизительно половине среднегодового ВВП за описанный период. С 1970 г. снижение смертности от одних только сердечно-сосудистых заболеваний повысило стоимость жизни примерно на 1,5 трлн долларов в год».
Мерфи и Топель выразили надежду на грядущее приумножение подобных доходов:
«Возможные прибыли от будущих инноваций в здравоохранении также чрезвычайно велики. Даже скромное снижение смертности от рака на 1 % принесло бы нам примерно 500 млрд долларов».
Тем не менее нерешенными остаются два основных вопроса:
1. Не превысят ли затраты на достижение долголетия экономическую выгоду, составляющую, возможно, триллионы долларов?
2. Не придутся ли дополнительные годы здоровой жизни на период особо дорогостоящего медицинского ухода, так что проблемы будут только отложены, а не решены?
Давайте ответим на них по порядку.
Затраты на разработку омолаживающей терапии
Невозможно точно предугадать стоимость разработки терапевтических методик омоложения, способных продлить среднюю продолжительность здоровой жизни хотя бы на те семь лет, которые предлагались в упомянутой ранее статье Ольшанского и коллег «В поисках дивиденда долголетия». Для достижения даже хоть сколько-нибудь вероятных оценок здесь слишком много неизвестных. Мы пока не знаем, насколько сложным будет разрешение ключевых проблем клеточного и молекулярного уровня для возрастных заболеваний. Но тем не менее можем черпать некоторую уверенность из наблюдения за прошлыми проектами продления здоровой жизни, поскольку те, как правило, с легкостью покрывали расходы. (Для примера вспомним программы вакцинации детей.) Основной принцип – предотвратить дешевле, чем лечить. Американский ученый Брайан Кеннеди, бывший член совета директоров калифорнийского Института исследований старения Бака, утверждал, что «профилактика может быть в 20 раз дешевле лечения»
[245].
Мерфи и Топель, чьи исследования упоминались в предыдущем разделе, дали такую общую оценку:
«В 1970‒2000 гг., в то время как увеличение продолжительности жизни принесло 95 трлн долларов дополнительной общественной ценности, капитализированная стоимость медицинских расходов выросла на 34 трлн долларов, что дало 61 трлн долларов чистой прибыли. ‹…› В целом, на рост медицинских расходов пришлось только 36 % стоимости прироста долголетия».
Авторы указали на возможные последствия своего анализа для определения уровня будущих инвестиций в инновации здравоохранения:
«Анализ общественной стоимости улучшений в области здравоохранения – первый шаг к оценке дохода общества от медицинских исследований и инноваций, способствующих оздоровлению.
Улучшение здоровья и долголетия частично определяется запасом медицинских знаний, ключевой вклад в которые вносят фундаментальные медицинские исследования. США ежегодно вкладывают в них более 50 млрд долларов; из этой суммы около 40 % приходят из федерального бюджета, а это 25 % государственных расходов на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР). В 2003 финансовом году на изыскания в области здравоохранения ушло 27 млрд долларов государственных вложений (большинство пришлось на Национальные институты здравоохранения), что вдвое превысило расходы за 1993 г. Обоснованы ли были эти траты?
Наш анализ показывает, что отдача от фундаментальных исследований может быть достаточно велика, так что существенное увеличение затрат кажется разумным. Для примера возьмем нашу оценку, согласно которой снижение смертности от рака на 1 % приведет к выгоде примерно в 500 млрд долларов. При шансах один к пяти снизить смертность на 1 % и четырем к пяти не добиться ничего расходы в 100 млрд долларов на “войну с раком” (в течение некоторого периода времени) будут уже оправданными».
Важно обратить внимание на вероятностный анализ. Инвестиции могут иметь смысл, даже если шансы на успех относительно малы. Управляющие венчурными фондами хорошо это осознают, поэтому готовы принимать малую вероятность положительного результата до тех пор, пока выгода от успеха (в случае такового) остается достаточно большой. 5 %-ная вероятность возможной многомиллионной капитализации фирмы может означать серьезные капиталовложения в том случае, если, скажем, ее будущая стоимость превысит текущую в 100 и более раз.
Подобные соображения знакомы любому, кто оценивает страховые полисы: разумно полагать, что таковые должны покрывать даже маловероятные катастрофы.
Если незначительные шансы заслуживают интереса благодаря достаточной важности их последствий, то почему бы нам не обратить еще большее внимание на нечто с вероятностью в 50 % и возможными финансовыми выгодами в триллионы долларов? С учетом тех цифр, что предоставляет наиболее удовлетворительный сценарий, даже при самом скромном успехе программы омоложения ситуация будет развиваться именно так.
Дополнительные источники финансирования
Существует, по меньшей мере, пять потенциальных источников финансирования, которые могли бы ускорить разработку методик омоложения и, как следствие, получение «дивиденда долголетия».
Чтобы раскрыть первый из них, давайте рассмотрим, сколько денег сейчас выделяется на борьбу с конкретными болезнями, и сравним эти средства с теми, что приходятся на изучение основополагающих механизмов возрастных изменений. Из почти 30 млрд долларов ежегодного бюджета медицинских исследований, контролируемых Национальными институтами здравоохранения США, на проблемы старения тратится менее 10 %, остальная часть распределяется между лечением отдельных заболеваний
[246].
Модель, которая также используется в бюджетах здравоохранения многих других стран, соответствует доминирующей сегодня стратегии, гласящей, что для улучшения здоровья «важнее заниматься болезнями». Однако если бы в течение следующих 10 лет доля исследований возрастных изменений в общем бюджете выросла с 10 %, скажем, до 20 %, то, несмотря на сокращение средств, выделяемых на борьбу со многими заболеваниями, серьезность и распространение тех могли бы существенно снизиться. Это означало бы принятие альтернативной стратегии оздоровления, в первую очередь призывающей заниматься старением, поскольку именно оно увеличивает заболеваемость и вероятность осложнений.
