На этом всё и закончилось. Эрика так испугалась, что поначалу вообще шарахалась от троллейбусов, всюду ходила пешком. Но через пару недель успокоилась, снова стала ездить на городском транспорте – сперва с подружками, а потом и одна. Только глаза больше не закрывала. Сама теперь удивлялась, зачем это вообще было нужно. Бессмысленная какая-то игра.
Ругать игру и себя за то, что её придумала и так долго верила в полную ерунду, оказалось хорошим способом о ней не жалеть. Эрика и не жалела. Да и о чём? Ездила в троллейбусах, зажмурившись, как дура, вечно опаздывала, проехав нужную остановку, считала великими чудесами какие-то нелепости и случайные совпадения; ладно, не страшно, – думала Эрика, – в детстве все верят в глупости. Просто как-то чересчур затянулось оно у меня.
Пару лет так себя утешала, а потом утешения стали уже не нужны. Всё понемногу забылось, стёрлось из памяти, вылетело из головы. Только иногда, заметив что-нибудь необычное – людей в карнавальных костюмах в очереди за билетами на электричку, танцы на площади в будний день, карету, запряжённую лошадями, пёстрого попугая, клюющего крошки среди голубей, афишу с непонятными знаками – говорила себе с неизменным злорадством: видишь, можно было и не стараться, фигня, которая в детстве казалась тебе чудесами, отлично справляется и без тебя.
Шли годы. Много всего случилось, хорошего и не очень; собственно, как у всех. Эрика закончила школу, по совету родителей поступила в политехнический, а не в художественную академию, о которой мечтала, поначалу ужасно об этом жалела, но как-то пережила. Зато обзавелась полезной профессией, неплохо потом зарабатывала, для технарей пришли хорошие времена. Вышла замуж, развелась, снова вышла, растила двух сыновей, помогала родителям, понемногу теряла старых друзей, считала себя успешной, а свою жизнь настолько счастливой, настолько это вообще возможно для разумного взрослого человека, но втайне немного завидовала бездетной младшей сестре, легкомысленно менявшей любовников и занятия – сегодня она переводчик, завтра арт-директор в каком-то дурацком клубе, послезавтра открывает студию йоги с вегетарианским кафе, а потом внезапно бросает свой бизнес и уезжает на райские острова, не по работе, даже не ради нового мужика, а просто потому что – ну, может. А Эрика не могла.
Но это были просто минуты слабости, на самом деле довольно редкие. А так-то Эрика была вполне всем довольна, нормально жила. Даже не думала о чём-то невозможном, несбывшемся тосковать. А что однажды, когда машина была в ремонте, решила не брать такси, а доехать до дома троллейбусом, села у окна, уткнулась носом в стекло и как в детстве зажмурилась, так это просто случайное совпадение. Очень в тот день устала, сами закрылись глаза. Сказал бы кто-нибудь, что давно так хотела, да не решалась, Эрика бы на смех его подняла.
Ну и, в общем, правильно сделала бы. Ничего особенного не случилось, не бывает чудес. Задремала, но всё-таки не проехала нужную остановку, успела выскочить из троллейбуса в самый последний момент. Некоторое время стояла на остановке, бессмысленно хлопая глазами, как это бывает спросонок – где я, кто я? Но потом окончательно распроснулась, всё вспомнила, пришла в себя, достала из сумки мамину камеру и пошла на пустырь за художкой фотографировать разрисованные на вчерашнем занятии сараи и гаражи.
Час Елены
31 октября 2020 года, 02:12
– Зид нагахат, – сказала она. Сразу сама поняла, что всё перепутала, здесь так точно не говорят. Поспешно исправилась: – Schenk mir einen Traum
[7], – и ещё не договорив, хлопнула себя по лбу: не так, снова что-то не так. Не угадала. Промазала. Ай да я! Хорошее начало. Ещё толком не появилась, а уже напортачила, самой смешно.
– Где мой конь пройдёт, не растёт трава, – сказала она по-русски, просто для собственного удовольствия, вполне осознавая, что это не совсем то, что требуется говорить в сложившихся обстоятельствах. И ослепительно улыбнувшись, добавила: – Labas vakaras
[8], добрый вечер, – то, с чего следовало начать.
Люди в смешной совершенно одинаковой форме смотрели на неё смешными совершенно одинаковыми глазами, круглыми, пустыми и бесконечно счастливыми, как у новорожденного божества. Боже, как же легко управляться с местными! Достаточно неправильно поздороваться, а они уже имена свои позабыли, не говоря о прочем, словно и правда только что заново родились.
Справедливости ради, дело было не в том; ладно, не только в том, что она неправильно поздоровалась. И даже не в том, что «Зид нагахат» на древнем языке демонов Шенни означает что-то вроде «Да пошли вы все в сраную задницу». Люди не демоны, их такой ерундой не проймёшь. Однако в эту ночь судьба была щедра к дежурным патрульным дорожной полиции, как никогда.
Сперва они увидели, что по улице Соду даже не едет, а едва ползёт, как в специальной замедленной съёмке, хрустальный восьмиколёсный лимузин, заполненный изнутри чем-то вроде жидкого пламени. То есть не горящий по-настоящему, а просто такой визуальный эффект. Потом хрустальный автомобиль сам, добровольно остановился перед патрульной машиной, а полицейские Витас и Николай одновременно, не сговариваясь, запели а-капелла, на диво слаженным, словно всю осень репетировали, дуэтом: «Вы нарушаете вектор магнитной индукции, нельзя так сиять в общественном месте, предъявите же поскорее ваши восхитительные водительские права».
Бедняги ещё не оправились от собственной выходки, как из окна хрустального автомобиля высунулась горящая женщина, натурально пылающая, словно только что в знак какого-нибудь немыслимого политического протеста облила себя бензином и обожгла. Однако при этом женщина выглядела спокойной, расслабленной, даже довольной, словно процесс горения доставлял ей удовольствие, не острое, а умеренное, такое даже при посторонних вполне можно позволить себе испытать. Сперва она сказала что-то странное, то ли неразборчиво, то ли просто на иностранном языке. Потом добавила что-то по-русски, причём полицейский Николай понял каждое слово, но смысл фразы в целом всё равно от него ускользал; полицейскому Витасу было проще, по-русски он и в обычных обстоятельствах ничего, кроме мата и «здрасьте-спасибо-пожалуйста», не понимал.
Наконец горящая женщина поздоровалась:
– Добрый вечер. – И вежливо добавила: – Вы прекрасно поёте. Я вами очень довольна. В награду желаю немедленно предъявить вам свои восхитительные водительские права!
И действительно тут же их предъявила. Не подвела.
Права и правда оказались восхитительные. Ни юный Витас, ни Николай, который служил в полиции гораздо дольше, почти восемнадцать лет, в жизни не видели настолько восхитительных водительских прав. Во-первых, они были огромные. Примерно полтора на два метра. И приколочены к древку, как плакат. На плакате была нарисована пучеглазая фея со стрекозиными крыльями и написано большими разноцветными буквами: «Елена Sandmann». Именно так и написано: «Елена» кириллицей, а «Sandmann» – латиницей. Горящая женщина заметила недоумение полицейских и объяснила:
