И успокоился он лишь в тот момент, когда мои пальцы сомкнулись у него на подбородке, сжимая его так, что теперь он больше не мог пошевелить головой.
– Знаешь, – тихо сказала я, – в день, когда я поняла, что принцесса является одной из тех, кто виновен в нападении на нас, я осознала, что это моя вина. Смерть всех тех людей легла тяжким грузом мне на плечи именно в тот момент. Знаешь, почему?
Брэман ничего не ответил мне. Мужчина лишь продолжал испуганно смотреть перед собой и лихорадочно подрагивать.
– Конечно же нет. Я тебе расскажу, Брэман. Я виновата потому, что могла это предотвратить, просто прочитав ее мысли. Все до единой, заглянув в ее воспоминания, посмотрев ее планы на будущее. Признаюсь, у меня было такое желание однажды. Но я пожалела ее, решив подождать до того момента, как она уснет, но… я опоздала. С тобой же, северянин, я не совершу такой ошибки. Если ты не будешь мне противиться, тебе не будет больно и ты ничего не почувствуешь, я обещаю тебе. Но, чем сильнее станешь блокировать меня, тем хуже будет тебе, тем страшнее будет боль и хуже последствия после того, как я закончу. Правда, есть еще один способ…
Признаюсь честно, на самом деле изначально я не собиралась его пугать, но тут меня понесло. Захотелось немного припугнуть этого напыщенного деда, чтоб присмирел хотя бы чуточку. Потому, увидев неподдельный испуг во взгляде Брэмана, удовлетворенно улыбнулась и легонько нажала несколько точек у него на голове. Северянин испустил судорожный вдох, после чего сладко уснул.
– Ну ладно, можно начинать, – кивнув своим мыслям, сказала я. – Положи его, Терех. Он будет спать.
– Едрена матрена! – выругался дед Кельма. – А как же муки и все такое? Я сам чуть в штаны не наложил!
Интересно, а может быть такое, что дед и внук – астральные близнецы?
Бросив выразительный взгляд в сторону Тереха, вовремя поняла, что он может его увидеть и оценить, потому сказала:
– Терех, чужая боль для меня хуже, чем моя собственная. А теперь послушай, нам наверняка придется уходить через ту дверь…
– Какую дверь? – начал озираться он.
– Которую я вижу, а ты – нет, потому что я вижу в темноте, а ты – нет, – терпеливо пояснила я и продолжила: – То, что тут происходит – необычно для меня. Я боюсь оказаться неготовой к тому, что поджидает нас снаружи. Но Брэман явно знает об этом месте куда больше моего. Потому я хочу прочитать его сейчас. Некоторое время я не смогу говорить с тобой и слышать тебя. Это продлится недолго, может около минуты или чуть больше. Постарайся не тревожить меня.
Я старалась как можно четче дать указания северянину, потому как не хотела начинать все сначала из-за его нетерпеливости и горячего нрава. На самом деле, чтение мыслей не занимает много времени – реального времени, для меня же оно потечет совсем с другой скоростью.
– Да понял я! – активно закивал Терех. – Не тревожить и не болтать, – широко улыбнулся он.
– Именно!
Коридоры чужого разума – это огромный параллельный мир, в чем-то похожий на тот, в котором мы все живем, в чем-то отличный, искаженный через призму восприятия и личностных суждений каждого. Своеобразная вселенная конкретно взятого человека раскинулась у моих ног, и ступать по ней следовало осторожно, а самое главное, знать, куда идти, дабы не потеряться и правильно понять, что будет увидено. Не навредить своим присутствием, не сломать хрупкие нити чужого рассудка. Порой это кажется сложно, но на самом деле это не так. Просто отрешиться от собственного разума, погружаясь в чужие воспоминания как в свои собственные, не задевая и не изменяя их.
Я просматривала картины детства Брэмана, когда он еще верил в чудеса, когда его мать казалась необыкновенным всезнающим существом, а отец всемогущим Богом, который, если захочет, сможет достать даже звезду с небес. Вместе с этими образами шли его мысли, ощущения, восприятие окружающего мира. Я словно вместе с ним училась ходить, говорить, познавать мир. Детство этого северянина, как и у большинства людей, имело преимущественно яркий оттенок счастья, определенный ряд ассоциаций и вкусовых ощущений. Так, например, оказалось, что пирожки с яблоками – это то, что заставляет его вспоминать о бабушке, а запах лавандового масла – это мама, то, как пахнет кожа и море – запах отца. Я всегда любила «смотреть» детство, от этого становилось светло и радостно на душе, но, как и все хорошее, оно так же проходит. Взросление Брэмана ознаменовала кончина отца. Это было большим потрясением для тогда еще совсем юного северянина. Далее шли монотонные дни, окрашенные тонами депрессии, боли, борьбы за место под солнцем и тягостным трудом, которым приходилось заниматься, чтобы содержать семью.
Не то чтобы мне было не интересно это смотреть, просто, во-первых, это было личными переживаниями, а во-вторых, для меня ненужными. Потому я просто позволяла этим событиям протекать как если бы сквозь меня, не задевая моего сознания и не оставляя в нем ни малейшего следа.
Когда произошла катастрофа, что разделила Север на два противоборствующих лагеря, Брэман пострадал, возможно, сильнее многих. Его жена, на тот момент ожидавшая первенца, так и не смогла выносить ребенка… Выкидыш случился совсем еще на маленьком сроке. Пятимесячный малыш – мальчик, не сумел пережить произошедших изменений и умер вскоре после родов. Долгое время Брэман пытался зачать еще детей, но каждый раз происходило одно и то же. Хоть и был он к тому времени уже довольно немолодым человеком, женился он поздно по меркам северян. Иногда он думал, что это и есть причина происходящего. Тогда мало кто понимал, что на самом деле происходило с ними. Причина же крылась в том, что все попытки завести ребенка обрывались лишь потому, что не получалось зачать девочку, а мальчики родиться просто не могли.
И снова побежали годы, столетие за столетием наполненные одиночеством и попыткой найти смысл в этой долгой и непонятной жизни. Не находя в себе сил жить для кого-то, он избрал другой путь. Постепенно получая все большее влияние в политической жизни страны, он чувствовал себя более уверенным и стоящим. Власть не пьянила его, она была самим смыслом его существования. Тем якорем, который, несмотря на все жизненные перипетии, никогда не потеряет своего значения и ценности. Свой последний брак Брэман заключил чисто из политических соображений. Это была выгодная сделка, не более. Его жена на тот момент была совсем еще юной девушкой и, уж конечно, не мечтавшей стать женой не просто давно живущего северянина, а еще и выглядящего, как ее отец. Каждый раз, прикасаясь к ней, он ловил ее взгляд, полный отвращения. И, как ни странно, понимал, что это естественно. Но, с другой стороны, она была лишь его приобретением. Потому относился он всегда к ней хорошо. Не позволял себе ни рукоприкладства, ни грубости, но и не пытался стать для нее тем, кого со временем она смогла бы полюбить. Все, что ему было от нее нужно, он уже получил. А именно поддержку ее отца. Этого было достаточно. Когда же Тиана родила дочь, странным образом Брэман понял, что уже давно не нуждается в ребенке. Он слишком привык к тому, что один, что живет совершенно для других целей. Но как любое его приобретение и это дитя должно было послужить на пользу отцу.
