Вернувшись в лагерь, увидела, с какой неохотой пробуждается отряд ото сна. Аирцы степенно разводили огонь, готовя нехитрый завтрак для себя и принцессы. Мне же было проще, моего ужина хватало и на завтрак. Правда, крупы и овощи удавалось раздобыть разные, путем набега на обоз с провиантом. Но я же ведь тоже часть охраны, так что мне вроде бы как полагается.
Северяне тоже уже были на ногах и разводили костер отдельно. Хмурый с утра Олаф был сегодня главным по кухне, возможно именно потому он и хмурился. Только тут я заметила Кельма. Мой «наставник», еще более хмурый, чем Олаф, аккуратно потирал фиолетовый глаз и что-то бурчал сквозь зубы, искоса поглядывая в сторону сегодняшнего повара. Должно быть, заметив, что на него смотрят, Кельм повернулся в мою сторону и, улыбнувшись во весь рот, помахал мне рукой. Рыжие волосы топорщились во все стороны, багровый фингал закрывал полглаза, а улыбка вышла такой искренней, что я невольно улыбнулась в ответ.
– Ну, ты как? – проорал он.
Кричать не стала, просто благодушно кивнула в ответ.
– Ну, и слава всем Богам Азаргарда! – заорал он еще громче.
От приветствия северянина проснулись уже все. Даже принцесса, недовольно поглядывая в сторону Кельма, вылезла из своего шатра и, прошептав что-то одной из своих служанок на ухо, отправила девушку к Сэй Лум. Капитан, внимательно выслушав служанку, кивнул и пошел ко мне. Вот это уже интересно.
– Скажи ему, чтобы так не орал, – сказал Сэй Лум, подойдя ко мне ближе.
– Так утро уже, – ответила я, ставя котелок на огонь.
– Знаю, но принцесса жалуется на шум. Кстати, как ты?
– Да нормально уже.
– Тот северянин тебя вылечил?
– Да.
– Расскажешь сегодня, – коротко бросил Сэй Лум, направляясь к своим людям.
Каждый вечер я держала отчет перед капитаном. Обычно это не занимало много времени. Ну что я могла рассказать, если не понимала того, о чем северяне общаются между собой? Правильно – ничего, только то, о чем они меня спрашивали. А вот насчет того, как буду рассказывать о лечении, я пока не знала. Хотя знала, конечно, ничего я ему не расскажу, ни к чему ему.
– Кельм! – что было силы позвала я северянина. Получилось, словно ворона каркнула, но да ничего.
– Что? – пробасил он в ответ, отвлекаясь от натягивания штанов.
– Не ори так! Принцесса спать не может! – не сдержавшись, решила немного проучить этого задаваку.
Кельм утробно захохотал и заорал уже в полную силу легких:
– Не буду!
Бросила быстрый взгляд в сторону принцессы, та побледнела, сжала кулаки, но воли эмоциям не дала. Лишь зло посмотрела на меня, стараясь прожечь насквозь, развернулась и исчезла за пологом шатра.
Сегодня я ехала верхом на осле. Когда Кельм только попытался заикнуться о продолжении тренировок, первым кто вмешался, был Олаф:
– Если побежит малец, ты пристроишься следом, – очень тихо сказал северянин, многозначительно разминая кисти рук. – Я тебе обещаю.
Кельм, как-то нервно сглотнув, посмотрел на руки Олафа, но все же попытался возразить:
– Но мы только начали…
– Нет, вы закончили, – сказал Брэйдан, затягивая седло на своем жеребце. – Это не обсуждается.
Кельм кивнул и подошел ко мне.
– Не расстраивайся, – сочувственно похлопал он меня по плечу и направился к своей, такой же рыжей, как и хозяин, кобыле.
Ну, чтобы не быть слишком уж невежливой, я тяжело вздохнула вслед северянину и радостно потопала к своему милому ослику, который со вчерашнего вечера напрочь отказывался отходить далеко от жеребца Брэйдана.
– Оставь, – сказал северянин, когда заметил все мои тщетные попытки увести осла от полюбившегося жеребца. – Он, по всей видимости, еще не скоро отойдет. Не стоило мне так сильно его привязывать.
– Да уж, – нахмурилась я.
– Поедем рядом?
Идея не слишком мне понравилась, учитывая тот факт, что Брэйдан не спешил закидывать меня к себе за спину, то придется ехать рядом у его ног. Но осел был непреклонен, а уж это животное умело настоять на своем, как никто иной.
Грустно вздохнув, кивнула северянину.
– Откуда у Кельма синяк? – спросила я, стоило нашему каравану неспешно двинуться в путь.
– Ну, Олаф, вчера с ним поговорил, – неохотно пояснил северянин, смотря на меня сверху вниз.
– Как это? – поинтересовалась я.
– Вот так, просто объяснил сыну, как следует вести себя с учениками.
– ?.. – вопросительно посмотрела я, стараясь побороть первый шок от столь интересного известия.
– Да-да, Кельм – сын Олафа, – усмехнулся Брэйдан. – Как видишь, несмотря на возраст и прошедшие годы, Кельм так и остался дитя дитем, это, пожалуй, и к лучшему.
– Что значит к лучшему? – сейчас я ощущала себя губкой, готовой впитать любую информацию о чужеземцах, особенно тогда, когда ею делятся с такой охотой.
– Хорошо, что, несмотря на то, что мы не стареем внешне, мы не стареем и душой. Не так сильно, во всяком случае.
То, что сказал сейчас Брэйдан, так и осталось для меня загадкой. Что значит «постареть душой»? Душа – это то немногое, что даровано людям, как бессмертная частица вселенной. Cэ’Паи Тонгу недавно перевалило за шесть сотен лет, но он решил начать стареть физически не потому, что ему все надоело в жизни. Просто его душа требовала продолжения пути. Он чувствовал, что все самое интересное у него еще впереди, и пора двигаться дальше. Мой мастер любит жизнь во всех ее проявлениях, преклоняясь перед ней, проживая каждый новый день с радостью. Думаю, главное, это в восприятии происходящего. Ну, и конечно, в силе воли. Как говорил Cэ’Паи: унынье – это и есть старость; может быть, так оно и есть? Не знаю, должно быть, я еще слишком молода, чтобы судить о таких вещах.
– Почему ты не вылечишь его? – тихонько спросила я после небольшой паузы, когда каждый из нас думал о своем.
– Зачем? – спросил Брэйдан.
– Потому, что ты можешь, – так же просто ответила я.
– Во-первых, это урок отца сыну, я не имею морального права вмешиваться, если никто из них не просит; во-вторых, я бы и сам откорректировал ему и второй глаз, вот только на это у меня опять нет права, – хмыкнул Брэйдан.
– Все же обошлось, зачем копить злобу?
– Это не злоба, – сквозь зубы процедил Брэйдан. – Я просто не понимаю, как он мог быть столь… – тут северянин замолчал, отвернувшись от меня в другую сторону.
В таком вот странно возникшем молчании мы ехали до самой границы Аира. И не сказать, чтобы молчание тяготило, скорее даже наоборот. Мне нравилось молчать рядом с ним, это было просто. Хотя чувство определенной недосказанности так никуда и не ушло.
