До встречи с Генри Силья много времени проводила в библиотеке колледжа, однако теперь, боясь пропустить его звонок, всегда занималась дома. Они с матерью жили в небольшой квартирке, которая располагалась в финской общине Алку. По вечерам Микаэлы довольно часто не было дома: вместе с другими финскими женщинами она входила в отряд противовоздушной обороны, – поэтому о телефонных звонках ничего не знала. Силья хватала трубку, и ее лицо тотчас освещала широкая улыбка. Ведь на другом конце провода Генри сообщал ей о том, что находится на Манхэттене.
– Могу ли я вытащить тебя из твоей мрачной тюрьмы? – спрашивал он. – Давай отправимся в какое-нибудь модное заведение и повеселимся на славу, а?
Силья не знала, шутит ли Генри или действительно верит в то, что говорит об Алку, где ни разу не был. Тюрьма? Ничего подобного. Их наполненная светом квартира была довольно уютной. Впрочем, Силья всегда отвечала согласием и обещала приехать через полчаса.
Выйдя из метро, она сразу попадала в объятия Генри, и ее сердце колотилось точно сумасшедшее. Когда он прикасался к ней – даже помогая снять в ресторане пальто, – Силья краснела до корней волос, а по телу разливалось тепло.
Каждый раз, встречаясь с Генри, она надеялась, что он предложит снять комнату в отеле, хотя была вовсе не из тех, кто задумывается о подобных вещах. Раньше представление Сильи о сексуальных отношениях было весьма размытым, а фантазии ограничивались поцелуями с каким-нибудь призрачным незнакомцем. Но это было до появления в ее жизни Генри. Теперь, лежа по ночам в своей девичьей постели, Силья закрывала глаза и видела его лицо, а потом мечтала, как на нее обрушивается дождь его поцелуев. Дотрагиваясь до себя, она воображала, что ее касаются теплые руки Генри.
Через десять дней после знакомства, когда они прогуливались по Центральному парку, Генри взял Силью за руку и надел ей на палец скромное колечко с бриллиантом.
– Выходи за меня замуж. Выходи за меня, Силья, а когда война закончится, я вернусь, и мы замечательно заживем одной семьей. Это будет жизнь, какую ты не представляла даже в своих самых необузданных фантазиях. – Он легонько сжал ее руку. – Я стану твоим навечно, если ты согласишься принадлежать мне.
Силья лишилась дара речи. Неужели он действительно обращался к ней, к Силье Такала – симпатичной, но обыкновенной девушке из Бруклина? К девушке, произносившей прощальную речь в выпускном классе школы и отправившейся продолжать учебу в колледж Хантер? К той, которая была гордостью и радостью не только матери, но и всего Алку? Возможно ли, чтобы именно ей вручили кольцо и сделали совершенно нелогичное, но такое чертовски романтичное предложение руки и сердца? Ведь именно такие истории и снимают в Голивуде.
Не веря, что это происходит на самом деле, Силья ответила согласием.
Глава 5
Руби
Руби думала, что, если закричит, никто ее не услышит, но ошибалась. У самой кромки леса, рядом с заброшенным кладбищем, остановился автомобиль. Из него вышел Шепард, с тихом стуком захлопнул дверцу и, поймав на себе взгляд девочки, поспешил к ней.
Как бы Руби ни хотела, змея не укусила ее и скрылась в густой траве. Ленточные змеи обычно не кусают людей и даже не пытаются напасть.
– Вам не стоит здесь находиться, – сказала она Шепарду. – Час назад здесь были копы. Они что-то измеряли возле дуба, переговаривались и делали пометки в блокнотах. Я их видела, а они меня – нет. Что, если они вернутся?
Шепард кивнул.
– А разве ты должна здесь находиться?
– Если честно, нет, – призналась девочка. – Сейчас я должна быть в квартире мисс Уэллс. Она сказала, что не будет ничего дурного в том, если я пропущу несколько дней в школе и позвоню дяде, когда буду готова с ним говорить, а потом ушла в школу. – Руби пожала плечами. – Мне не хотелось оставаться одной. А еще мне не хотелось, чтобы мисс Уэллс платила за мои телефонные разговоры, поэтому я вернулась домой и позвонила дяде, но его не оказалось дома и я оставила сообщение его жене.
Шепард снова кивнул.
– Я предполагал, что найду тебя здесь. Не хочешь прогуляться?
Руби знала, что должна вернуться в дом и ждать звонка дяди Пола, но, посмотрев в глаза Шепарда – мрачные, несмотря на чудесную погоду, – не смогла отказаться.
– Только совсем недолго.
Она направилась в глубь леса, Шепард последовал за ней.
Молча – ибо что тут можно сказать? – они шли друг за другом по узкой тропинке. Солнечный свет проникал сквозь кроны деревьев и падал на землю красными, желтыми и оранжевыми пятнами. Опавшие листья шуршали под ногами. Именно такие дни, как этот, заставляют людей верить в то, что осень их любимое время года.
Руби и Шепард двигались в сторону запада, затем свернули на север. Не было никаких ограждений, никаких знаков, разделявших лес, но Руби и без них знала, где именно заканчивался принадлежавший их семье участок леса. На севере он граничил с лесами Берков, на юге – с собственностью семьи Пауэлл. На востоке располагалось старое заброшенное кладбище датской реформатской церкви, где Шепард припарковал свой автомобиль.
Наконец они остановились и сели на ствол поваленной березы, мягкая гнилая кора которой крошилась от малейшего прикосновения. Просеивая ее сквозь пальцы, Руби вспомнила, что разложение дерева изнутри называется сердцевинной гнилью. Об этом рассказывал Шепард.
Он осторожно положил руку ей на плечо, и она посмотрела ему в лицо. Его глаза были полны скорби.
– Хочешь поговорить об этом? – спросил Шепард.
Руби покачала головой:
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
А потом начала рассказывать:
– Когда мы только сюда переехали, мне как раз исполнилось десять лет. С наступлением темноты я постоянно зазывала соседских детей в лес. Я не боялась, ведь лес причиняет не больше вреда, чем то, что происходит за стенами домов. Например, я уже тогда знала, что телевидение причиняет детям больше вреда, нежели то, что может случиться с ними в чаще леса.
Шепард кивнул, соглашаясь.
– Вот что я делала. Когда все дети играли во дворе, забиралась на невысокое дерево, что росло за домом Берков, и тихо ухала. На мне было темно-синее платье, из которого я давно уже выросла. Я очень любила это платье, потому что его можно было надевать с темными лосинами, и тогда я становилась похожей больше на тень, чем на девочку. А еще повязывала на голову темный шарф, чтобы спрятать волосы, и представляла, что они у меня не белые, как у матери, а каштановые, как у отца.
– Значит, ты хотела быть похожей на отца? – спросил Шепард. – Больше, чем на мать?
– Нет, я не хотела быть копией отца. Просто с темными волосами мне было проще выполнить задуманное, – пояснила Руби.
– А, – кивнул Шепард. – Теперь понимаю.
– Дети слышали издаваемые мною звуки и замолкали. А я ухала снова, и тогда один из них говорил: «Вы это слышали?», – а другой отвечал: «Это всего лишь старая сова. Она не причинит вреда». Кто-то предлагал: «Давайте ее найдем». Когда они подходили совсем близко, но меня еще не видели, я перебегала к другому дереву и снова ухала точно сова. Дети стояли у того дерева, на котором я недавно сидела, и кто-то из них говорил: «Она улетела, и теперь мы ее не найдем». Но ему тут же отвечали: «Подождите, стойте тихо!» Все замолкали и прислушивались, и, конечно же, «сова» ухала снова. «Сюда!» – кричали они и пробирались мимо меня, с шумом ломая ветки. Им и в голову не приходило, что, будь на моем месте настоящая сова, она давно улетела бы подальше, не желая иметь дела с нарушающими ее покой людьми.
