– Это и есть новый вид инфицированных? – Аль-Махди был удивлен.
Даже не так. Он был напуган. Ведь что может быть страшнее кровожадного чудовища? Только кровожадное чудовище с интеллектом солдата.
– Они же даже не заметили их! Эти четверо… они просто прошли мимо тех шайтанов! – восклицал Аль-Махди.
Я обернулся к Генералу.
– Теперь видишь, с какой угрозой мы столкнулись?
Страх во взгляде Аль-Махди был физически ощутим.
– Амир! Что с защитой систем? Бреши уловил?
Его помощник, все еще шокированный увиденным, отрапортовал:
– Никак нет, Генерал Аль-Махди! Система выстояла.
– Всем держать ухо востро! Они попытаются нас найти!
Я во многом не соглашался с Аль-Махди, но с этим поспорить не смог.
Теперь Тесса определенно приложит все силы, чтобы найти меня. Если только я не найду ее первым.
22 февраля 2071 года 09:00
Ноа
Наш мир уже три дня пребывал в горестном трауре. Печаль разрослась по коридорам, стенам, потолку, как паутина, захватывает жилище, если в нем никто не живет.
А здесь действительно никто не жил.
Мы словно все превратились в призраки самих себя, оторвавшись от живого мира вокруг, добровольно изгнав себя в чистилище. Каждый заперся в своей норе и не желал нарушать личное пространство друг друга, потому что нам нужно было отгоревать. Скорбь окутала наши души плотным колпаком. Куда бы мы ни шли, она следовала за нами.
Двести тридцать семь жителей Желявы, двадцать девять Падальщиков, десять сверхлюдей, избранные богом быть спасенными от зараженных чудовищ, и избранные богом быть убитыми Триггером. От Бадгастайна не осталось ничего. Город полностью стерт в пыль, а то, что устояло при ракетном обстреле, исчезло в пекле разбушевавшегося на костях пожаре.
Всего пара секунд и нет никого. Как человек мог изобрести столь изощренный метод истребления? Как после этого человек смел обвинять природу, выпустившую вирус из недр, в садизме? Никогда мы не были лучшими, разумными, высшими существами на этой планете. Мы всегда были, есть и будем убийцами всего живого. Убийцами самих себя.
Наше проклятье продолжается.
Каждый день Арси неотрывно наблюдала за экранами ноутбуков, радируя на частоте Бадгастайна. Уже два дня ее душа не знала покоя, мучилась надеждами на то, что кто-то уцелел в той бомбежке.
Каждый день я слышу завывания Боба, потерявшего в той бойне свою любовь.
Каждый день Перчинка выходит на улицу и с утра до ночи кидает лопатой снег вокруг лаборатории, занимая свое тело физическим трудом, чтобы под вечер спастись измождением от тяжелых воспоминаний о своих погибших друзьях.
Каждый день Падальщики разбредаются по темным пыльным углам бесконечного и мрачного здания лаборатории, чтобы вновь и вновь перечитывать личные дела бойцов, которых они оставили в том обманчивом раю посреди гор.
Каждый день здесь заполнен плачем, рыданиями, приглушенными перешептываниями, за которыми прячется презрение к самим себе. Мы недоглядели, не предвидели, не спрогнозировали. На нас положились, а мы подвели. Всех подвели. Мы не выполнили свой долг и людей не защитили. Не сберегли их от тех опасностей, от которых клялись их защищать, принося присягу на церемонии посвящения в Падальщики.
Но каждый день безмолвным оставался лишь один голос. Голос Тесс. И я знал почему.
Я нашел ее в одной из затхлых коморок, пропавших ее потом и запахом грязных волос. В этой узкой комнатушке в подвале хранили уборочный инвентарь, и Тесса не нашла лучшего места спрятаться от нас, от мира. Вряд ли ей это помогло, от себя-то она не спряталась, я понимаю ее больше, чем кто-либо другой.
– Ты специально меня искал? – раздался хриплый голос во мраке.
Я не сразу ее увидел в темноте подвала. Планшет подсветил ее лицо, и я увидел перед собой монстра. Это уже не та Тесса, что мы знали два месяца назад. Она слишком далеко ушла за границу человека. Сейчас же еще больше походила на кровососа своей бледностью, темными впалыми ямами под глазами, смрадом.
Я сел напротив нее, уперевшись в стену.
– Скорее искал место, где спрятаться, – ответил я.
– Как видишь, такого тут нет.
Мы сидели молча около двух часов. Глаза постепенно привыкали к темноте, я мог различить силуэты полок на стенах, заполненных канистрами и бутылями, швабры и мусорные урны. Тесса сидела возле стены, закрыв глаза. Я тоже смог пару раз войти в транс. После того дня на Желяве я стал медитировать чаще. В параллельных мирах я тоже искал место, где можно спрятаться от самого себя. Но и там такого не нашлось.
– Я убил Маришку.
Слова вырвались из легких сами, я не успел их поймать. Но теперь мне кажется, что я и не хотел их ловить.
Тесса медленно открыла глаза и пристально уставилась на меня. Я задумался. С ее обретенными сверхспособностями видит ли она меня насквозь? Видит ли мысли, воспоминания, желания? Чует ли их запах? Может ли описать, чем они пахнут?
– Выпустил пулю прямо вот сюда, – я указал пальцем на грудь между пятым и шестым ребром.
Снова полчаса молчания. Время стало идти незаметно, словно мы и впрямь вошли в какую-то параллельную вселенную, где скорбь и тяжесть вины обретают физический вес, который можно измерить.
Я бы сказал, что мое чувство вины весит тысячу тонн. Или сотню. Оно весит ровно столько, сколько человек не может себе представить.
– Я ответила на звонок.
Ее тихий шепот как будто достал меня из полотна транса. Я не сразу сообразил, что ее слова были произнесены в реальности.
Я нахмурился и открыл глаза.
– Триггер, – пояснила она. – Он выследил нас, потому что я ответила на его звонок.
Да. Это ровно то, о чем перешептываются все те, кто остался сейчас там наверху, и чья скорбь весит столько, что давит на тебя так, что ты оказываешься в подвале.
– Твое сожаление не легче моего, – добавила она. – Мы оба убийцы невинных, пусть и не по своей воле.
Мы снова замолчали. Через очередной час медитации посреди мрачного подвала, я понял, как здесь холодно. У меня заледенели стопы и кисти рук, я едва мог ими пошевелить. Но Тесса словно не замечала, что превратилась в ледышку. Возможно холод обезболивал не только ноющее тело, но и душу. Наверное потому и время здесь текло быстрее. Целая каморка, существующая где-то параллельно реальности со своими законами физики. Здесь мысли пригибают к полу, как гравитация, чувства сжимают сердце в тиски, а время не имеет ровного течения.
Мы замерзали. Постепенно наши тела все больше соединялись с холодом вокруг, с безжизненностью окружающего пространства, мы становились частью жестокого хаотичного мира, больше не желая драться с ним за свою жизнь.
