Сорок лет назад перед человечеством встал выбор: вымирание или перерождение, пусть жестокое и болезненное. Мы хотели творить больше, производить больше. Наше сознание отныне было не в силах ужиться в установленных физических рамках одной планеты, и тогда мы вызвали дисбаланс, сдвиг гомеостаза, мы вышли за его пределы и стали разрушать собственный мир. Наше физическое состояние не равнялось внутреннему, что привело к постепенной деградации и уничтожению окружающих условий.
Вирус же, как санитар леса, восстановил этот гомеостаз: уничтожил паразитов среди нас, оставил всего с десяток процентов населения, наделив зараженных качествами, более подходящими к тому уровню сознания, к которому мы стремились. Фактически он отрегулировал наши тела, чтобы они подходили к нашему разуму. Мы хотели изучать границы пространства, обрести долголетие, познать истоки жизни, но в то же время вели варварские войны против слабых, презирали ущербных и шли на поводу жадности.
Теперь же мы не можем воспроизводиться, а значит не можем вести войн друг с другом иначе уничтожим себя. Человек с сознанием эксплуататора и насильника не может выжить в современных условиях. Нам необходимо перерасти свой эгоизм, алчность, жестокость, чтобы выжить.
Конечно, обычному человеку тяжело принять эту теорию. Падальщики не жили сорок лет в одиночестве, как мы. А мне бы очень хотелось, чтобы они вышли из темницы страха, в которую их заключили трусливые Генералы. Да, я вижу в Падальщиках надежду.
– Как он? – раздался голос позади.
Бриджит стояла в проеме двери, не решаясь войти. Ее лицо раскраснелось от слез.
– Думаю, должен очнуться в течение пары часов.
– Все да? Это конец?
Бриджит снова зарыдала и закрыла лицо руками. Я подошел к ней, подвел за плечи к табурету возле кровати Калеба и усадил.
– Посмотри на него.
Бриджит нехотя отняла руки от лица и взглянула на Калеба.
– Он не изменился, – сказал я.
– С виду нет…
– И внутри это по-прежнему Калеб. Дотронься до него.
– Сдурел?!
– Ничего не случится, если ты просто дотронешься до него.
– Он заразен!
– Только его кровь.
Бриджит смотрела на парня.
Калеб мирно спал в койке, укрытый простыней до пояса. Датчики фиксировали его пульс, давление, температуру, дыхание. Убери все эти трубки – обычный спящий человек, которому невдомек до всех этих драм, что происходят вокруг него.
– Такой красивый, – пропищала Бриджит.
Я усмехнулся. Калеб и впрямь был симпатичным молодым человеком, очень спортивным и мускулистым, с волевым подбородком и взглядом верной собаки.
– Прикоснись к нему, – повторил я.
Бриджит осторожно прикоснулась к его руке.
– Да к нормальной руке, а не к бионической! – огрызнулся я.
Бриджит снова запищала, но все же потрогала его человеческое предплечье.
– Мягенький такой, теплый, – свистела она сквозь сопли.
– А ты думала, что он трупом ходячим станет?
– Ну вы же все такие синюшные и страшные!
– Это от недостатка солнца. Дождись лета, убедишься.
Бриджит сидела долгий час рядом с Калебом и трогала его во всех местах. Я вежливо повернулся к микроскопу и настойчиво старался не замечать ее экспериментов.
– Да, он везде теплый, – произнесла она уже бодрым голосом.
И я уверен, проверила абсолютно все места.
– Но как же теперь быть? Нам с ним? – спросила она.
И голос ее был наполнен воющим отчаянием. Я развернулся.
– Ты все драматизируешь. Люди тысячелетиями живут с теми, у кого диагностируют гепатит и иммунодефицит. Вирус передается только через кровь.
– А через слюни?
– Агрессивная среда желудка убьет его.
– А через воздух?
– Крайне неустойчив во внешней среде.
– Как же он выжил во льдах?
– Внутри замороженных тюленей.
– А если я выпью его кровь?
– Кровь – тяжелая пища, человек не способен ее переварить. Заразишься, если есть язвы в желудке.
А потом еще пятнадцать минут самых разных вопросов от глупого до еще более глупого.
– Так это что же, с ним можно жить? – задала она еще один глупый вопрос.
– Да. Вам с нами можно жить, – ответил я, разглядывая образец в микроскоп.
– Прости, я не хотела вас обидеть.
– Все нормально.
– Но Тесс получила заслуженно!
– Не сомневаюсь. Она всего-то спасла жизнь твоей самой большой любви.
Бриджит закусила губу.
В следующий час она сидела молча, видимо, думала. Судя по качеству ее вопросов, думать ей надо в два раза больше, чем обычному человеку.
Датчики первыми зафиксировали смену ритма жизнедеятельности ее большой любви. Я тут же подошел к солдату, стал наблюдать за его пробуждением. Сначала он открыл глаза, потом немного откашлялся, сглотнул и уже полностью пришел в себя.
– Как себя чувствуешь? – спросил я.
– Как будто меня переварили и смыли в унитаз, – прохрипел он.
– Да, да, сам помню нечто подобное, – покивал я.
– Привет, – сказала Бриджит.
– Испугалась?
– Очень!
– А чем там все закончилось-то? Помню только холодный снег.
Мы с Бриджит переглянулись, я решил вернуться за рабочий стол, потому что в драмах участвовать не желаю.
Бриджит рассказала ему о произошедшем. Новость о том, что отныне он стал носителем вируса, Калеб принял стойко. Попросил лишь оставить его на некоторое время, чтобы обмозговать свое новое воплощение. Бриджит понимающе покинула нас.
Я уже увлекся биосинтезом амебы, когда сзади послышался хриплый голос Калеба:
– Что меня теперь ждет?
– Пожизненная терапия и ношение часов с будильником, – ответил я, не отрываясь от игривой картинки амебы на экране монитора.
– А как же … Бридж?
– По-прежнему любит тебя.
– Но как же мы теперь будем с ней? Я опасен для нее?
– Не более чем малярийный комар. Пока не укусишь – все нормально.
– Я ее не заражу?
– Вирус передается только через кровь.
– А через слюни?
У меня дежав-вю.
– Агрессивная среда желудка убьет его, – медленно проговорил я, желая проверить матрицу на сбой.
– А через воздух?
