Амир
Центр управления погрузился в могильную тишину, которая длилась уже тридцать минут. Тишина эта напряженная, я ощущаю ее электрические разряды на поверхности кожи, которые поднимают мои волоски.
Чужаки молчали тридцать минут.
Мы ждали начала их атаки, но ее все не было.
С каждой прожитой в спокойствии минутой я видел, как Полковник Триггер наполнялся уверенностью. Он считал, что чужаки пытались запугать нас, обманом выудить ключ к смертоносному оружию, а я же все больше понимал, что «Иерихон» станет погибелью не только для чудовищ снаружи, но и для нас.
Лучше бы этого «Иерихона» не существовало.
Лучше бы мы не находили тот пусковой штаб год назад.
Лучше бы Триггер не являлся сюда вообще.
Они принесли сюда чуму. И я не уверен, что незаслуженно.
За те две недели, что я провел с Полковником Триггером и Полковником Трухиной я узрел в них много боли. Избитые плетью судьбы, измученные страданиями, они отвернулись от замысла Аллаха, перестали видеть его милосердие, прекратили преклоняться.
Ибн Таймия сказал: «Поклонение – это то, что любит Аллах и чем он доволен из дел и слов, скрытых и явных, или же это состояние души, такие как надежда, страх и упование».
Озлобленные они забыли о том, что творцом всего сущего является Аллах, он управляет этим миром, ведет праведных, наказывает грешников, поучает заблудших и вознаграждает за служение ему.
Полковники Желявы веры не имели, и оттого несли на своих плечах тяжелый грех, который тащил за собой кару божью. Они принесли сюда его гнев, его возмездие, а мы приняли их и теперь измажемся в их грехе. Уже пали первые жертвы в пусковом штабе. Хек. О, мой возлюбленный Хек! Не могу поверить, что тебя больше нет. Что пал ты от бездушного кровожадного шайтана, не знающего ни милосердия, ни жалости. Как долго ты умирал? Как долго страдал? Ты сражался храбро и до конца, твое терзаемое чудовищем тело рассказало мне историю твоей кончины, твоих последних минут на этой земле.
Думал ли ты обо мне?
Страшился ли смерти?
Познал ли истинный замысел Аллаха для нас, детей его?
Мое сердце воет от твоей потери, голос срывается, когда я пытаюсь произнести твое имя, руки дрожат, когда я представляю твои предсмертные крики. Я сжимаю кулаки, напрягаю мышцы шеи, смыкаю челюсти до хруста лишь бы укрепить оболочку, что скрывает внутренние терзания от пустоты, что ты оставил после того, как ушел навсегда.
Моя боль сверкает в глазах бликами слез, я опускаю веки, молясь, чтобы никто не увидел мою слабость. Ведь я Харис. Пусть и бывший. Я – легенда, а легенде должно обучать людей отваге и доблести. Легенда не прославляет немощь. Легенда славит силу и бесстрашие.
Я стою возле одного из диспетчеров, подаю ему знак, он отодвигается. Я незаметно ото всех проигрываю запись видеоразговора с чужаком, нажимаю паузу и смотрю в ее глаза.
Ярко-голубые, прямо как у Хека, точно знак Аллаха изучить ее, вглядеться, познать ее замысел. Ее мотив. В ее глазах я тоже вижу боль. Меньше ли она моей? Больше? Одинакова? Я готов отдать жизнь ради имени Хека. Одного человека, что стал для меня целым миром. На что же готова она, та, у которой отняли почти двести пятьдесят человек?
Тридцать минут убежденность Триггера в собственном превосходстве росла, подпитываемая молчанием с той стороны.
Я же понимаю, что это лишь затишье перед бурей.
Я поворачиваюсь к Генералу Аль-Махди и говорю все также со сжатыми челюстями, со сжатыми кулаками и с опущенными веками, прячущими слезы:
– Генерал Аль-Махди, я думаю, они будут атаковать. Предлагаю отдать приказ на подготовку отрядов к отражению атаки.
Чужестранные полковники смотрят на меня озадаченно, немного смущенно, а еще надменно и с ухмылкой. Я для них молодой сопляк, который в два раза их моложе и который не видел и половины того, что пережили они. Да, это так. За эти две недели их пребывания здесь они не упускали ни единого момента, чтобы напомнить мне об этом. Я же молча сносил оскорбления моей чести. Но теперь, когда на карту поставлено слишком много, я готов сойтись с ними в драке, защищая свои убеждения.
Генерал Аль-Махди – мой второй отец в этом мире – долго изучающе смотрит на меня, я не вижу этого, но чувствую его тяжелый взгляд.
– Аль-Махди, нам не нужны паникеры среди руководства, – выплевывает Полковник Триггер и продолжает смотреть на центральные мониторы, выслеживая признаки решимости врага.
Они больше не обращают на меня внимания. Они снова смеются надо мной.
Я внутренне молю Генерала Аль-Махди вернуться на нашу сторону, сторону Нойштадта, и не идти на поводу чужаков, потерявших свой дом по причинам, которые нам до сих пор неведомы.
Аллах милосерден, Аллах протягивает руку просящему.
Генерал Аль-Махди подходит ко мне, чтобы взглянуть в глаза.
Он видит мои слезы.
И ничего не говорит.
Но он все понял. Он понял, что слезы мои не свидетельство страха. Они – свидетельство того, что я потерял что-то очень дорогое этим днем. Не знаю, понял ли он всей глубины потери, узрел ли последствия изоляции солдат от мирян, испытал ли отвращение лишь от мыслей о притче Лута
13. Мне было все равно. Я познал любовь на краткий миг своей жизни, а потом Аллах отобрал ее у меня для какой-то цели, которую я еще не постиг. Я не гневаюсь, и та чужачка, что ходит среди шайтанов, как своя, не вызывает во мне желание мстить. Я хочу лишь защитить невинных людей от несправедливой незаслуженной смерти.
– Почему ты считаешь, что они нападут? – наконец спрашивает Генерал Аль-Махди.
Я отвечаю, сглотнув:
– Интуиция, Генерал Аль-Махди.
Полковник Триггер усмехается.
Но Генерал Аль-Махди продолжает исследовать мое лицо, мою осанку, мою позу, словно оценивая.
– Думаешь, они прорвутся? – спрашивает он.
Я снова смотрю на экран монитора, откуда на меня в ответ смотрит та, которая верит, что ей больше нечего терять. Я знаю этот взгляд. Любой опытный солдат узнает его.
– Да, – коротко отвечаю я.
Генерал Аль-Махди нахмурился, закивал собственным мыслям в ответ и произнес:
– Объявить военное положение на базе. Боевым отрядам приготовиться к отражению массированной вражеской атаки. Жителей подготовить к началу экстренной эвакуации.
Он отдавал приказы четко, все, как по инструкции. Диспетчера тут же реагировали на его приказы и вот уже в коридорах базы зазвучала сирена.
