Таде с видом человека, не совсем понимающего, где находится, пробормотал:
– Ах, вы, барон! А кто этот господин с вами?
– Это мой неизменный помощник истопник Фирс! – вскричал Вийт. – Я представлял его вам на рождественском балу у Буков!..
Глаза Таде закрылись.
– Вы меня слышите? – орал сыщик. – Вы меня понимаете?
Фабрикант приподнял веки, глянул на Вийта затуманенным взором и…
Он всё же приложил фитиль к запалу.
Прозвучал оглушающий выстрел. Артиллерийская площадка затряслась. Пушка подпрыгнула. Её дуло изрыгнуло обильное пламя. Пороховые газы белёсым шаром рванули во все стороны, обдав горячей дымной волной Вийта, Фирса и Таде.
Истомившиеся от нетерпения отмашчики в едином порыве взмахнули своими флагами. Дамы на трибунах завизжали. Их кавалеры почему-то разразились громогласным «Ура!» Цилиндры, кепи, капоры и шляпки взлетели в воздух.
Машинисты навалились на рычаги. Их помощники повисли на шнурах гудков.
Чёрные локомотивы надрывно, оглушающе завыли, перекрывая и без того невообразимый шум. Струи пара ударили в ясно-голубые небеса. Колёса, проскальзывая по рельсам, завращались. Составы вздрогнули и медленно стронулись с места. Дирижабли в небе тут же принялись искать нужную высоту, чтобы последовать за ними.
Вийт, потерявший способность что-либо слышать, крутился на месте, то и дело сталкиваясь с Фирсом, пребывавшем в подобном же состоянии. Рядом с ними совершенно спокойно стоял в своей глупой шапке Таде. Глаза его сонно закрывались…
Поезда вдали уже набрали полную скорость. Они всё ещё шли рядом, обдавая друг друга обильным дымом топок, но локомотив студента Мйончинского начал потихоньку выдвигаться вперёд.
Зрители на трибунах неистовствовали, выпуская наружу всё накопившееся за фасадом благочинности безумие.
В судейской ложе мирно спал в специально принесённом сюда кресле фабрикант Таде. Вокруг него метались крепкие молодые мужчины, одетые в обычную городскую одежду, но строгого покроя. Их можно было бы принять за непонятно как проникших сюда зрителей с трибун, если бы не военная выправка. Руководил ими суровый господин с вислыми усами, который до сих пор казался одним из гостей. Ему беспрекословно подчинялись не только те крепкие мужчины, но и слуги, и даже музыканты.
Доктор Лафа́рг, не обращая внимания на суету вокруг, подсчитал пульс на руке Таде, поочерёдно приподнял каждое веко, склонился своим ухом ко рту и послушал дыхание. Гости, перешёптываясь, следили за эскулапом.
– Ничего опасного я не нахожу, – произнёс наконец лекарь.
– Что? – крикнул Вийт. От него отшатнулись стоявшие рядом, и он понял, что говорит слишком громко. Тогда дедуктивист переспросил, но уже тише: – Что?
– А вот с вами всё серьёзнее, – повернулся к нему Лафарг. – Вы и ваш помощник часик-другой вообще ничего слышать не будете!
– Что? – переспросил сыскной надзиратель и вновь не сумел соизмерить голос.
Лекарь покачал головой, достал из своего чемоданчика тетрадь, стальное перо и непроливайку, начал что-то писать.
– Кто ещё из присутствующих ощущает сонливость? – спросил сыщик, прочитав записку доктора. Он вновь говорил слишком громко.
Все лишь недоумённо переглянулись.
Фирс забрал у врача тетрадь и стал что-то писать.
«Пунш пили только Таде и…»
Истопник ещё не закончил, а Вийт уже бросился к гигантской золотой чаше.
– Кто-то подмешал в напиток снотворное? – пробормотал Ронислав Вакулович, глядя на пестрящую мелкими пузырьками чёрную поверхность напитка.
Его натужный голос слышали все.
– Нас отравили! – истошно завопила госпожа Квят. – Яд! Мы все умрём!
– Что? – спросил Вийт, прислонив ладонь к уху.
Тем временем суровый глава крепких мужчин подошёл и стал осматривать чашу.
– Доктор, доктор! – кричала дама, бросаясь к ногам лекаря. – Спасите! Молю, спасите!
Лафарг порылся в саквояже и достал небольшой виал тёмного стекла. Подобрал с ближайшего стола хрустальный бокал, налил немного остро пахнущей жидкости, с сомнением посмотрел на госпожу Квят, плеснул ещё чуть-чуть и наконец протянул сосуд страждущей.
– Это противоядие? – с надеждой вскричала грандкокет.
– Это успокоительное, мадам, – произнёс врач.
Вийт тем временем понюхал остатки пунша в кубке. По-видимому, он ничего не учуял, поскольку макнул в жидкость палец и слизнул каплю.
– Вкусно! – пробормотал он. Посмотрел на дворецкого: – Агафошку сюда! Того, с луддитским значком, живо! – поворотился к эскулапу: – Лафарг, есть возможность определить, не подмешано ли сюда снотворное?
От его голоса дрожали на подносах фужеры.
– Бромид должен иметь сильный запах, – задумчиво ответил доктор, подходя. – Хлоралгидрат – горький на вкус… Разве что настой мы́шника…
– Что? – проорал сыскной надзиратель.
Лекарь не обратил на него никакого внимания. Он порылся в саквояже, не нашёл искомого и, пожав плечами, с сомнением вытащил оттуда медную сеточку.
– Ну, давайте же! – проскрипела графиня-мать Мйончинская, как и все, неотрывно следившая за доктором. – Нам ещё в оперу сегодня!
Лафарг отвлёкся, чтобы учтиво улыбнуться. Потом отлил в чистый бокал пунша, поднёс сосуд к огню и довёл жидкость до кипения. Едва медная сеточка соприкоснулась с бурлящим напитком, содержимое фужера стало алым.
– Мышник! – крякнул доктор.
– Что? – завертел головой Вийт.
Ближайший половой поставил свой поднос на стол, выхватил из рукава гусиное перо, макнул его в малиновый сироп к пирожным и написал на манжете: «Мышник».
– Ага! – задумчиво покивал детектив.
Суровый мужчина с вислыми усами, услышав слова Лафарга, стал отдавать энергичные команды своим подчинённым.
– Какой ужас! – вскричала всё та же страждущая мадам Квят. – Проверьте мой бокал!
– И мой! И мой! – бросились к лекарю иные зрительницы.
Графиня-мать с каменным лицом отошла от них подальше.
Лафарг принялся один за другим подогревать фужеры – без каких-либо результатов – и при этом расширять свой круг семейств-клиентов.
– Ваше высокоблагородие! – к руке Вийта учтиво прикоснулся неизвестно откуда вынырнувший дворецкий. В руках он держал небольшой листок бумаги. «Агафошка покинул усадьбу» – гласила запись.
– Схватить! – рявкнул надзиратель. – Телеграфируйте в ближайший полицейский участок приметы беглеца! И куда подевали бочонок с кадкой? Несите сюда!
